Старая Москва. Старый Петербург

Ах, зачем, поручик,
Сидишь под арестом,
В горьком заключении,
Колодник бесшпажный? – и т. д.

После 1812 года в Москве вошли в большую моду парадные обеды в трактирах с цыганами; на таких обедах за столом все блюда (а их было не менее ста) подавались в русском вкусе и все носили особый национальный отпечаток. Для полноты картины хозяйка трактира, украшенная золотыми парчовыми тканями, жемчугами и бриллиантами, помещалась во главе стола, с намалеванными, как у куклы, лицом, шеею и руками; этот способ раскрашивания тела тогда существовал еще в неприкосновенном виде с незапамятных времен. Прислуги было до 40 человек, все мужчины с бородами, в желтых, красных и пестрых рубашках, с приподнятыми рукавами; так что половина рук оставалась обнаженными. Тут же находился мальчик, который играл на органе; последний за это платил хозяину трактира несколько сот рублей, так велик был доход, получаемый им с посетителей трактира за музыку.

За такими обедами, после кофе, призывался, по обыкновению, хор цыган, одетых очень красиво; цыганки были в своих расшитых золотом шалях, пристегнутых к одному плечу, в серьгах из разных мелких золотых монет. По словам иностранцев, они плясали свои танцы с таким огнем, что напоминали пляшущие фигуры Геркуланума! Живость пляски у них доходила до исступления, телодвижения их, сопровождаемые прерывающимися возгласами, производили такое дикое и сверхъестественное действие, что мудрено было бы вообразить их обитателями нашей сонной планеты!

После смерти Ивана Трофимова начальником цыганского хора был его племянник, Илья Осипов Соколов. По словам фельетониста сороковых годов, это был блистательный остаток цыганской веселой старины; он, семидесятилетний старик в 1847 году, еще плясал как 18-летний юноша и одушевлял своим голосом хор и публику, у него в хоре были отличные образцы и типы цыганской красоты. Примадонна его табора, Танюша, как мы уже упоминали, сводила всех с ума. Другая племянница Ильи Соколова, Аннушка, славилась как плясунья в венгерке. Илья Соколов управлял своим хором более сорока лет; он первый дал цыганским песням известные законы музыки; его песни «Хожу я по улице», «Гей вы, улане» или переделанная им русская песня «Слышишь ли, мой сердечный друг» до сих пор живут и поются цыганами. В его хоре славились также солистки; сестра его Марья Осипова пела хорошо русскую песню «Не одна ли в поле дороженька». Не менее известна была и дочь его Лиза, по прозванью Косая; она пела превосходно «Коровушку» и «Чоловик сие жито». О хоре Ильи Соколова находим в воспоминаниях А. Мартынова следующее. Когда в 1843 году в Москву приехал Лист, чтобы дать несколько концертов, в честь его был устроен обед в летнем помещении немецкого клуба; пели цыганы, хор Соколова; Лист приходил в восторг от их песен, после обеда снял с себя ордена, уложил их в карман и весь отдался цыганам.

Через несколько дней после данного Листу обеда назначается его концерт в Большом театре, начало объявлено в восемь часов, зала театра полным-полнехонька, ждут великого пианиста, назначенный час наступил, но Лист не показывается; вот четверть, вот половина девятого, а Листа нет и нет, публика в смущении. Еще несколько минут, и Лист быстрыми шагами входит на сцену, садится за рояль и, проиграв мотив из цыганской песни «Ты не поверишь, как ты мила», которой и в программе не значилось, начинает импровизировать вариации. Публика, разумеется, была в восторге от этой неожиданности, затем концерт продолжался. В первом же антракте выяснилось, что Лист перед концертом заехал к цыганам и до того увлекся их пением, что позабыл о своем концерте.

На последнем его концерте в числе слушателей находился в полном составе цыганский хор Ильи Соколова, которому Лист прислал билеты.