Старая Москва. Старый Петербург

Особенно роскошны выходили разные празднества и домашние спектакли у известного петербургского богача Всеволода Андреевича Всеволожского, даваемые им на своей мызе Рябово. Имение этого креза стоило ему многих миллионов рублей. К сожалению, следы былого великолепия и былой роскоши этого барича теперь уже не существуют. Изящный дворец, с оранжереями, густыми подстриженными французскими ленотровскими[526] аллеями, с каналами, водоемами и прочими затеями, обвалился, зарос и продан по частям. Барский дом этого магната состоял из 160 комнат, расположенных в двух этажах. В Рябово съезжалось из Петербурга ко дню именин хозяина 24 октября более 500 человек гостей. Для всех гостей устроены были особые помещения, причем были приняты меры, чтобы привычки и обычаи каждого гостя и гостьи не встретили ни малейшего стеснения; празднование длилось трое суток. В рябовском манеже давались костюмированные турниры, карусели, на которые выезжали рыцари в латах. Обеды этого креза славились на всю Россию. Разварные осетры, полученные по почте с Урала, подавались целиком в паровом котле; последний, обернутый массою салфеток, подавали четверо дюжих кухонных мужиков, одетых в белых как снег русских рубахах. На театре играли крепостные актеры и актрисы Всеволожского, составлявшие у него довольно многочисленную труппу. Эта же рябовская труппа вместе с тем исполняла и обязанности хора певчих в домашней церкви и отчасти музыкантов во время балов. В заключение спектакля становился особенный пролог, который разыгрывали родственники и близкие знакомые хозяина. За прологом следовало представление в лицах, также гостями, различных шарад, загадок, каламбуров, логогрифов, омонимов, анаграмм и т. д. Во время ужина в столовую то и дело являлись различные персонажи в костюмах, один другого забавнее и замысловатее. Шатался около столов какой-то господин с красным носом, в шутовском наряде; он был украшен надписью «Gastronome ambulant»[527]. Этот гастроном преловко допивал недопитые рюмки у гостей, доедал объедки и т. д. Несколько старых французских эмигрантов в шитых шелковых и глазетовых кафтанах, в розовых чулках и башмаках, со стразовыми пряжками и с напудренными париками, важно нюхали здесь табак и очень забавно толковали о временах регентства и Людовика XVI. Известный в то же время богач, чудак Ганин, почти полуидиот, над которым так часто подсмеивался Измайлов в своем «Благонамеренном», давал также спектакли в своем загородном доме, на которых, впрочем, всегда исполнялись безграмотные пьесы самого хозяина. Здесь между актерами являлся сам творец этих бездарностей, исполнявший всегда роль львицы на четвереньках. Про этого Ганина в то время ходило много анекдотов. Император Александр Павлович, будучи наследником, раз возвращался на яхте с командою гвардейского экипажа и с роговою музыкою Д. Л. Нарышкина. Проезжая по Неве мимо дачи Ганина, в довольно значительном расстоянии от берега, он увидел на берегу целую вереницу голых людей. Полагая, что эти люди вышли из находившейся здесь же бани Ганина или из публичной купальни, государь нашел эту прогулку в одежде прародителей неприличною и велел одному из бывших при нем адъютантов отправиться на берег и сделать об этом распоряжение. Но каково было удивление адъютанта, когда он, подъезжая к берегу, увидел, что хороводы голых людей были не что иное, как ряд ганинских алебастровых статуй, ни с того ни с сего выкрашенных по распоряжению владельца в светло-розовый цвет. Во избежание подобного рода недоразумений тогдашний обер-полицеймейстер Гладкий приказал их выбелить.

На домашних спектаклях наших бар давали и французские комедии. Из Франции, как известно, в то время нахлынуло к нам вместе с эмигрантами волокитство и любезности петиметров. С. Н. Глинка в своих записках пишет: «Модный московский свет наряду с петербургским размежевался на два отделения: в одном отличались англоманы, в другом – галломаны. В Петербурге было более англоманов, в модных домах появились будуары, диваны, и с ними начались истерики, мигрени, спазмы и так далее. По ночам кипел банк, тогда уже ломбарды более и более наполнялись закладом крестьянских душ. Быстры и внезапны были переходы от роскоши к разорению. В большом свете завелись менялы, днем разъезжали они в каретах по домам с корзинками, наполненными разными безделками, и променивали их на чистое золото и драгоценные каменья, а вечером увивались около тех счастливцев, которые проигрывали свое имение, и выманивали у них последние деньги. В утренние разъезды и на обеды ездили с гайдуками, скороходами, на быстрых четвернях и шестернях; тогда езда парою называлась мещанскою ездою».