Старая сказка

— Мы знаем, что вам трудно привыкнуть к нашей жизни здесь, в аббатстве, ma fille, — заговорила настоятельница. — Однако же это серьезная провинность. Разве не справедливо сказано: «Жизнь и смерть висят на кончике языка»? Книга притчей Соломоновых, глава восемнадцатая, строфа двадцать первая. Святой Бенедикт совершенно определенно высказался по этому поводу. В главе шестой нашего устава он говорит: «В том, что касается грубых шуток и пустых слов, ведущих к смеху, их мы запрещаем к вечному и повсеместному употреблению, и для таких бесед мы не дозволяем новообращенному отверзать уста».

— Да, я понимаю, мать настоятельница. Прошу простить меня.

— Сестра Эммануэль, в ваши обязанности входит наставлять новообращенных. Могу я предложить долгие часы, проведенные в молитвах и размышлениях?

— Хорошая порка больше пойдет ей на пользу, — возразила сестра Эммануэль.

— Быть может, еще одна ночь, проведенная простертой ниц перед крестом? — предложила сестра Тереза.

Сердце мое ушло прямо в пятки уродливых туфель на деревянной подошве. Что угодно, только не это! Я скорее соглашусь почистить тысячу картофелин. Даже порка выглядела предпочтительнее. По крайней мере, тогда все закончится быстро.

— Мать настоятельница, могу я высказать собственное пожелание? — заговорила вдруг сестра Серафина.

— Говорите, ma fille.

— Сегодня — первый день, когда земля в достаточной мере прогрелась для копки. Весной у меня в саду много работы. Необходимо прополоть сорняки и разрыхлить землю на цветочных клумбах, разбросать компост, выпустить пчел, посеять первые семена. Это тяжелая и грязная работа для спины, коленей и рук. А я уже далеко не так молода, как была когда-то. Могу я взять себе в помощь одну из наших новых послушниц? Но она должна быть сильной и привычной к тяжелой работе.

— Разумеется, — милостиво согласилась мать настоятельница. Она повернулась к сестре Эммануэль. — Кого бы вы рекомендовали?

Темные глаза сестры Эммануэль блеснули злорадством. — Почему бы не новенькую нашу послушницу, ma mere?[49] Разве может быть лучшее наказание за нарушение Великого молчания и поминания имени Господнего всуе, чем работать в грязи к вящей славе его?

Она посмотрела на меня и подавила улыбку, подметив выражение испуга и уныния у меня на лице.

— Очень хорошо, — сказала мать настоятельница. — Сестра Шарите, вы будете работать с сестрой Серафиной в саду до тех пор, пока она не сочтет, что более не нуждается в вашей помощи.

Я закрыла глаза в приступе мучительной тоски, а потом опустила взгляд на свои мягкие белые руки. Я была дочерью маркиза де Кастельморон и баронессы де Казенев. До сих пор мое представление о работе в саду ограничивалось тем, что я помогала матери срезать розы для нашей гостиной. Я не смогла удержаться и метнула на сестру Серафину гневный взгляд. Но она лишь улыбнулась мне в ответ.

Как только молитвенное собрание завершилось, я последовала за сестрой Серафиной. Мы миновали монастырские кельи и по каменному туннелю подошли к высокой стене. Когда она приотворила высокую дубовую дверь в конце прохода, на лицо ей упал луч солнца, и я увидела, что кожа монахини испещрена мелкими морщинками, разбегающимися глубокими паучьими лапками в уголках ее губ и глаз.

Несмотря на возраст, она двигалась с природным изяществом и повела меня по спокойному и тихому садику, огороженному стенами, вдоль которых шпалерами выстроились деревья и длинные цветочные клумбы, обложенные сырой соломой, из-под которой из земли торчали какие-то корешки. К одной стене прилепилась маленькая каменная хижина с соломенной крышей, спускающейся почти до земли, которая показалась мне будто пришедшей сюда из моего детства.

— Мотыги и лопаты хранятся вон там, — сестра Серафина посмотрела на меня с насмешливым сочувствием. — Ну же, не дуйтесь. Смотрите, какой сегодня чудесный день. Ведь наверняка вы предпочтете находиться здесь, на свежем воздухе, чем быть выпоротой сестрой Эммануэль?

— Полагаю, вы правы. — Я запрокинула голову, подставляя лицо ласковым солнечным лучам, глубоко вздохнула и ощутила облегчение, когда поняла, что мои невзгоды и страдания уже не кажутся мне всепоглощающими.

Сестра Серафина вошла в домик и вскоре вернулась, нагруженная садовыми инструментами.

— Вот, возьмите перчатки, чтобы поберечь ваши красивые руки. — Она перебросила мне пару кожаных рукавиц и широкополую соломенную шляпу с вуалью, какие носят крестьянки. — Надевайте, иначе солнце может испортить вам цвет лица.

С недоумением поглядев на нее — мне было странно слышать, как монахиня рассуждает о красивых руках и цвете лица, — я натянула перчатки и надела шляпу, бросив свою белую шапочку на подоконник хижины.

— Давайте сначала взглянем на моих пчел, — с этими словами сестра Серафина повела меня к южной стене, в которой были устроены ниши, заложенные соломой. — Помогите мне распеленать ульи. Но только осторожнее, чтобы не разбудить пчел.