Старая столица

— Такой ливень долго не продлится — завтра обязательно распогодится, — повторял Такитиро, поглядывая на небо.

— Отец, я вовсе не боюсь дождя, — успокаивала его Тиэко.

— Знаю, — ответил Такитиро, — но если не будет хорошей погоды…

Двадцатого весь день, не переставая, моросил дождь.

— Закройте двери и окна, — приказал Такитиро служащим в лавке. Иначе весь товар отсыреет.

— Отец, выходит, мы не поедем? — спросила Тиэко.

— Пожалуй, отложим до будущего года. Гору Курама сейчас всю заволокло туманом…

В состязаниях обычно участвуют не монахи, а простые миряне. Подготовка к ним начинается восемнадцатого июня: отбирают по четыре ствола женского и мужского бамбука, которые закрепляются между бревнами, поставленными справа и слева от входа в главное святилище храма. У мужских деревьев оставляют листья, но обрезают корни, женские оставляют с корнями.

По традиции участники состязания, расположившиеся слева от входа в святилище — если повернуться к нему лицом, — называются командой из Тамбы, а справа — командой из Оми[32].

Каждый участник надевает традиционную одежду из грубого шелка, обувает соломенные сандалии на шнурках, подвязывает рукава тесемками, опоясывается двумя мечами, голову обматывает кэса[33], сшитым из пяти лоскутьев, к пояснице прикрепляет листья нандины и берет в руки тесак в парчовых ножнах. Предводительствуемые глашатаем, расчищающим путь, участники состязания направляются к вратам храма.

Примерно в час пополудни монах в старинном одеянии гудит в раковину, возвещая начало состязания. Два юных послушника, обращаясь к настоятелю храма, нараспев провозглашают:

— Поздравляем с праздником рубки бамбука!

Затем они подходят к расположившимся слева и справа от главного святилища участникам состязания и говорят:

— Желаем успеха команде Оми!

— Желаем успеха команде Тамбы!

Следует процедура выравнивания стволов бамбука, после чего послушники извещают настоятеля:

— Выравнивание окончено.

Монахи входят в святилище и читают сутры. Вокруг за неимением цветов лотоса[34] разбрасывают ранние хризантемы.

Настоятель спускается с возвышения, раскрывает веер из кипарисовика и трижды поднимает и опускает его. Это знак к началу состязаний.

С возгласами «Хо!» участники состязаний по двое подходят к стволам бамбука и разрубают их на три части.

Это состязание и хотел Такитиро показать Тиэко. Как раз в тот момент, когда он все еще колебался, ехать ли в такой дождь в Курама, пришел Хидэо. Под мышкой у него был небольшой сверток, завязанный в фуросики.

— Вот пояс для барышни. Наконец-то я его выткал.

— Пояс?.. — с недоумением спросил Такитиро. — Пояс для дочери?

Хидэо отступил на шаг и вежливо поклонился, коснувшись ладонями пола.

— С узором из тюльпанов?.. — весело спросил Такитиро.

— Нет, по эскизу, который вы создали в Саге, — серьезно ответил Хидэо. — В тот раз я по молодости нагрубил вам. Искренне прошу прощения, господин Сада.

— Напротив, Хидэо, я должен благодарить тебя. Ведь ты раскрыл мне глаза, — возразил Такитиро.

— Я принес пояс, который вы просили выткать, — повторил Хидэо.

— О чем ты? — Такитиро удивленно воззрился на юношу. — Ведь тот эскиз я выкинул в речку, что протекает у вашего дома.

— Значит, выкинули?.. — Хидэо был вызывающе спокоен. — Но вы дали мне возможность поглядеть на него, и я запомнил рисунок.

— Вот это мастер! — воскликнул Такитиро, но сразу помрачнел. — Послушай, Хидэо, с какой стати ты выткал пояс по рисунку, который я выбросил? С какой стати, я тебя спрашиваю? — Такитиро охватило странное чувство, которое не было сродни ни печали, ни гневу. Превозмогая себя, он добавил: — Разве не ты говорил, что в эскизе нет гармонии и душевной теплоты, что от него веет беспокойством и болезненностью?

— …

— Поэтому я и выкинул его, едва выйдя из вашего дома.

— Господин Сада, умоляю вас: простите великодушно, — Хидэо вновь склонился в поклоне, коснувшись руками пола, — в тот день я с утра занимался нудной работой, устал и был зол на весь свет.

— Со мной тоже творилось что-то неладное. В монастыре, где я схоронился от мирской суеты, в самом деле мне никто не мешал. Там тихо — одна лишь пожилая настоятельница да приходящая старуха служанка, а такая тоска, такая тоска… К тому же дела в лавке последнее время идут из рук вон плохо, и вдруг ты мне все это выкладываешь… А поделом! Какая надобность мне, оптовику, рисовать эскизы, да еще новомодные?

— И я о многом передумал. Особенно после встречи с вашей дочерью в ботаническом саду.

— …

— Извольте хотя бы взглянуть на пояс. Не понравится, возьмите ножницы и разрежьте его на куски.

— Показывай, — буркнул Такитиро. — Эй, Тиэко, поди-ка сюда.

Тиэко, сидевшая за конторкой рядом с приказчиком, сразу же откликнулась на зов.

Насупив густые брови, сжав губы, Хидэо с решительным видом положил на циновку сверток, но его пальцы, развязывавшие фуросики, слегка дрожали.

— Взгляните, барышня, это пояс по рисунку вашего отца, — обратился он к Тиэко с поклоном и замер. Тиэко отвернула край пояса.

— Ах, верно, рисунки Клее подсказали вам, отец, этот эскиз? Там, в Саге?

Она отвернула еще немного и приложила к коленям.