Старая тайна, новый негодяй

Он снова принялся говорить без умолку, порой срываясь на крик. Что-то выспрашивал без конца. А я стояла, как идиотка, пялилась на свое отражение в зеркале и не могла понять, радоваться мне его озабоченности или расплакаться с досады. А ну как сейчас снова начнет меня просить составить ему алиби.

— Дура ты, Дашка! — выдохнул Аракелян обреченно, когда я высказала ему свои опасения вслух. — Дура и есть!

И отключился. Даже не договорив что-то важное, что собирался было вот-вот сообщить, отключился. Надо было мне влезать со своими предположениями! Куда бы уместнее промолчать. Узнала бы куда больше, чем просто несколько обрывочных фраз.

Ну, вот что я могу додумать сама, без него?

Где состав преступления в том, что Волков на самом деле мерзавец, а совсем не тот ангел, которым я всегда его видела?

Что можно почерпнуть из его фразы «осторожнее надо быть в выборе друзей»? Кого он имел в виду? А уж то, что прошлое всегда рука об руку с настоящим, вообще чистой воды философия. Сплошные шарады, честное слово.

Я долго и пристально рассматривала себя в зеркале, положив трубку на аппарат после разговора с Сергеем. Все, как и прежде. То же лицо, губы, нос, глаза. Нового ничего не прибавилось, за исключением еле заметных следов от синяков. Не красавица, конечно, но и не уродина. Мог ли Аракелян на самом деле увлечься мною настолько, чтобы быть предельно искренним? Или ложь во имя спасения, это все, что ему оставалось?

После смерти Володи прошло уже достаточно времени, а ситуация с каждым днем только усугубляется. Причем проблемы почему-то сгущаются именно вокруг меня. Такое ощущение, что именно я камень преткновения для чего-то или кого-то. Оставалось выяснить самую малость — для кого именно я являюсь тем самым камнем.

За ручку своей двери я взялась со странным ощущением того, что наконец-то на верном пути. Мне вдруг стало казаться, что вот-вот, еще совсем немного и забрезжит. Неясные, еще до конца не сформировавшиеся очертания истины заметались в моей голове. Они будоражили меня, мешая сконцентрироваться на том, что происходит в реальности.

Именно это и способствовало тому, что я пропустила удар. Его нанесли мне мастерски в тот самый момент, когда я распахнула дверь своей квартиры. Мне не был виден человек, который держал в руках биту, потому что он стоял слева от двери, прячась за выступом стены. Зато я детально рассмотрела деревянную палку, которая в рекордно короткое мгновение преодолела расстояние между размахом и моим лбом.

Гладкое полированное древко с тремя поперечными полосками, символизирующими цвет российского флага. Совершенный по форме спортивный снаряд, за исключением одного изъяна на самом конце. Там дерево чуть треснуло и пошло в разлом.

Поразительная вещь человеческое сознание. Сколько секунд длился момент нанесения удара? Одну, две… Не больше, это точно. Как же мне удалось так все подробно рассмотреть и, главное, запомнить?! И самое главное даже не в том, что я с фотографической точностью запомнила эту биту. А в том, что, прежде чем упасть в глубоком обмороке на пороге своей квартиры, я успела подумать, что, кажется, знаю, откуда нападавший взял ее.

Глава 16

— Да не труп, нет! Живой человек! Женщина!!! Живой, говорю! — орал кто-то над самым моим ухом рассерженным голосом Вити Горелова. Затем чем-то громыхнули так, что этот звук в голове моей отозвался страшным звоном. И снова голос Горелова, но теперь уже с нехарактерной для него, плаксивой интонацией: — Вот идиотка чертова! Ну, сказано же было, не лезь ты в эту бодягу!!! Нет, собралась куда-то! Вот издохнет сейчас прямо здесь… Господи, кровищи-то сколько! Дашка, мать твою, ты хоть жива или нет?!

Если я его слышала сейчас вполне отчетливо, то, наверное, была жива. А там, кто его знает, может, это уже не я, а моя душа. Хотя не-еет, с таким чудовищным звоном в голове его могу услышать только я. Душа тут совсем ни при чем. Там, где она, эта самая душа, обитает, обещан вечный покой и блаженство. Ни первого, ни второго что-то не ощущается. Тошнота, дикая боль во всем теле — это да. А вот с блаженством и покоем проблемы…

— Дашка! Ты меня слышишь!!! Я же вижу, как ты губами шевелишь! — заныл мне в самое ухо Горелов, чтоб он провалился с его трубным голосом. — Глаза открыть сможешь?! Они у тебя даже не заплыли, Даш! Удар вскользь пришелся из-за выступа стены, иначе тебя бы сейчас уже анатомировали.

Это называется — утешил!

— Придурок ты, Горелов, — через силу разлепив губы, прошептала я. — Как есть придурок!

— Жива, слава богу, жива! Ты как? Потерпеть сможешь, если я тебя на кровать переложу, а Даш? — Его ручища протиснулась мне под спину. И, не дожидаясь моего согласия, Горелов поднял меня и потащил куда-то. — Во-оот, Дашка, во-оот, сейчас мы тебя уложим. Вот так… Сейчас ребята приедут, осмотрят тут все. Ты куда собиралась-то? Только не вздумай врать, я вижу по одежде, что собиралась куда-то идти.

— В ГАИ, — просипела я через силу. Что-то такое было с моими губами. Они никак не хотели меня слушаться. — Машина… Там…