Последнее и невозвратное приблизилось высокой нотой победной комариной песни. И тотчас унеслось, отдаляясь, так же мгновенно, предощущением грядущих неприятностей. Следом пришла невероятная лёгкость, какой давно не было, и отступила давящая, во всю грудь, боль. Сначала слабо, но разрастаясь – всё уверенней.
А он уже опасно сбегал по склону, не умея остановиться, слабея, задыхаясь от высоты, необъятного простора впереди и в вышине, там, где была недавно радуга, заваливаясь куда-то вниз по высокой траве изумрудно-зелёной горы.
– Так вот оно как?! – подумал коротко. – Закруглилось и встретилось – по дуге. Хвост въехал в пасть… оконцовка. А как же Надя? – спросил стройный паренёк Вениамин, так и не разгадавший главной тайны.
Он сполз со скамейки, захрипел, исторгая изо рта белёсую пену, забился коротко в конвульсиях.
Упал нелепо на бок, слабея, выронил никчёмный букет.
Чёрный, блестящий пакет.
Сержант полиции, моложавый, лицо озабоченное.
Ветер сдёрнул казённый саван.
Мужчина рядом со скамейкой. Кепочка слегка съехала набок. Лысина блестит. Нога неестественно подогнута. Будто подпрыгнул высоко, взмахнул руками, чтобы взмыть, улететь подальше. Забыл на миг о притяжении, а оно его безжалостно сдёрнуло вниз, и он рухнул неожиданно.
В белом помятом костюме, в пыль детской площадки.
Мимо прошмыгнули два пацана.
– Ты глянь, глянь, трупный мешок сдуло! – показал рукой тот, что повыше.
И слово было страшным – от невосполнимой простоты.
Сержант никак не мог справиться с упрямым мешком, наклонялся, пытаясь пристроить его, понадёжней закрыть тело от посторонних глаз, но тот снова и снова наполнялся лёгким ветерком, как купол большого парашюта, норовил улететь.
Папочка, скользкая, тоненькая, мешала сержанту, он подтискивал её беспрестанно под мышку кителя, а она соскальзывала, не слушалась.
Люди оборачивались тревожно, испуганно вскрикнула какая-то женщина у дверей магазина.
– Куда теперь этот веник? – подумал досадливо полицейский.
Положил букет на лавочку.