Старая зайчиха

Она. Вдруг как в сказке скрипнула дверь. Все мне ясно стало теперь.

Он. Ага. Все, что было – было не зря, не напрасно было! Ну, ладно, ладно, Старая Зайчиха, давай, давай, не играй. Ну да – Миша. Минтай. Папа Заяц. Это все я. Вот. «На севере диком, стою одиноко»… Я тут живу. И ты приехала. Видел, видел тебя по телику пару раз. Стареешь, мать. Совсем ты стала и впрямь Старая Зайчиха, Женуария. Охо-хо-хо-хо!

Она. А ты разве не умер?

Он. Ну, вот, еще чего. Меня палкой не добьешь. Умер, ага, держи карман шире. Живу. Тут работаю. Ну, не по специальности. Не артистом. Тут театра-то нету в городе. Никакого. Так, ДК. В нем кружки. Драмкружки имени меня, ага? (Хрипло смеется.) Я в ем этим тружусь… как его… осветителем и звукарем. Но думаю рвануть в первопрестольную и в какой-нибудь театр показаться.

Молчат.

Она. Ну дык, что – давно пора карьерой заняться.

Он. Ладно, не подзуживай, Женуария. Пора бы уже, да. А то некоторые поют, понимаешь, в телевизоре, а я вот… Время уже, чтобы о себе заявить, так сказать, пора уже. А то какие-то мелькают по телику, а я вот тут сижу. А мы ведь вместе начинали. У-у, ты моя красавица из Нагасаки! Из тысяч лиц узнал бы я девчонку, а как зовут ее – забыл ее спросить! (Пауза.) Впрочем, я уже это говорил.

Молчат. Смотрят друг на друга. Он улыбается.

Дай денег. А? Взаймы? Не жлобничай, а? Че, не дашь? Своему бывшему мужу не дашь? Ну, сейчас она будет играть спектакль: ты меня забыл, бросил, а я сыграю – побитую собаку и виноватость.

Она. Дак ты умер.

Он. Ага. Щас. Поцелуй меня с разбегу, я за деревом стою. Кто тебе сказал?

Она. Кто-то. Я тебя видела двадцать лет назад. С тех пор голос Антипки больше не раздавался. А как ты жив-то?

Он. Ну ладно, хорош, не суть.

Она. Так, стоп. Ты чего от меня захачиваешь? В лоб или по лбу?

Он. Захачиваю вот что-то. (Смеется.) Дай денег взаймы, Танюх-Женуария?

Она. Я тебе не «Танюх» и не «Женуария».

Он. Да я ж тебя по старой памяти, как в «Рабыне Изауре», помнишь? Я тебя так звал. Помнишь? (Поет.) «Газирум-гарум-гэрум, газирум-га!..» Ну?

Она. Значит, встал из гроба и денег захачиваешь?

Он. Захачиваю денег, да!

Она. Значит, ты живой?

Он. Ну, заколебала! Живой. Твой папа Заяц жив, Старая Зайчиха. Обними его. Лапками прижми его, зайца бедного, побарабань лапуськами по его спинке, побарабань от радости и счастья. Ну?

Она. Побарабанить?

Он(весело). А почему и нет? (Пауза.) Ты, значит, сюда к нам приехала, так, да?

Она. Сюда, да, к вам, да, приехала, так, да.

Он. А я смотрю – весь город в афишах, надо же! Ох, и дурят нашего брата, обманывают нашего брата! Пойду сейчас всем расскажу, что это никакие не негритоски, а старые облезлые московские сучки! (Хохочет.) Приехали чесать и косить!

Ржет. Смотрит на нее.

Она(снова закурила и вдруг, с полоборота, взвилась). Ах ты, старая гнида, козел ободранный, Папа Заяц! Ах ты, турок-придурок, немецкий окурок, чирикало-вонючка!

Он. У-у, негры-то какие темпераментные пошли, а? Давай, давай, туда меня и сюда меня, да все по-французски, давай, давай! Только посмотри на себя в зеркало – умрешь от смеха! Старая Зайчиха негритоской стала!

Она. Посмотри на себя, опарыш! Посмотри и заткнись!

Он. Ой, какая! Поцелуй меня с разбегу, я за деревом стою!

Она. Клоун!

Он. Давай, давай!

Она. А ты знаешь, что удар по почкам заменяет кружку пива?

Он. Давай, королева говна и пыли, я опохмелюсь!

Она. Да я ж тебя сейчас порву, как Тузик грелку, ты же знаешь, что у меня хватка, как у стаффорда!

Он. Верю, верю, всякому зверю, а тебе не верю! Только попробуй! Не ударишь! (Поет.) «Мать-перемать, будем в шахматы играть!» «Девки пляшут, сиськи трясутся! Ты, моя сися, тоже потрясися!»…

Она. Я тебе потрясуся! Ох, я тебе потрясуся!

Он. «Это было летом, летом! На асфальте разогретом!»…

Она. Обобрал меня в одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году, как липку, обобрал, выкрал все, смылся, алкаш, ты посмотри на себя, ты как был алкаш, так и остался, мрак! Мрачище! Кошмарище!

Он. Протестую! Это было в одна тысяча девятьсот семьдесят восьмом мохнатом году!

Она. Ты че хочешь, а?! Я ведь ударяю всего два раза, как ты помнишь: один раз в лоб, другой раз – в крышку гроба. Ты че хочешь, горя хапнуть?

Он. А ты че тут, самая крутая?

Она. Че ты тут мне барагозишь, а?! Убирайся вон, сказала!

Кинулась к нему, но он резко встал, останавливает ее рукой.

Он. Ладно, тихо. Солдаты не какают. Все, молчи. Пойду сейчас. (Пауза.) Пойду. (Пауза.) Пошел ведь я, слышишь?

Она. Иди. Алкаш! Бомжара! Позорник!

Он. На себя в зеркало посмотри, позорница. Ладно. Повидались – и пока.

Пошел к двери. Поет:

«Если песню запевает молодежь! Молодежь! Молодежь! Эту песню не задушишь, не убьешь! Не убьешь! Не убьешь!»

Встал у двери.

Молчат.

Она. Сядь.