Как при назначении своем в Академию не воспользовался он этим случаем и доверенностью своей у государя и современной ненавистью ко всему иноплеменному и иноязычному, чтобы перевести на славянский язык слово президент и Академия, ибо в этих же Записках говорит он где-то «Русскому уху надлежит свои звуки любить» и нападает на слова литература и патриотизм.
Простосердечие, а часто и простоумие Шишкова уморительны. Каково было благообразному, благоприличному и во всех отношениях державному джентльмену подписывать его манифесты?! Иногда государю было уже невмочь, и он под тем или другим предлогом откладывал бумагу в длинный ящик.
Вчера (7 октября), говоря о том с императрицей, которая также читает Записки Шишкова с государем, заметил я, что император Александр, если не по литературному, то врожденному чувству вкуса и приличия никогда не согласился бы подписывать такой сумбур, предложенный ему на французском языке. Но малое, поверхностное знакомство с русским языком – тогда еще не читал он Истории Карамзина – вовлекали его в заблуждение: он думал, что, видно, надобно говорить таким языком, что иначе нельзя говорить по-русски, и решался выть по-волчьи с волками. Под чушью слов не мог он расслушать и чуши их смысла. Одним словом, он походил на человека, который бессознательно и вследствие личной доверенности подписывает и осваивает себе бумагу, писанную на языке для него чужом и совершенно непонятном.
При рассмотрении в Государственном Совете сенатского доклада о том, могут ли быть членами протестантских консисторий лица других исповеданий.
– Я думаю, – сказал Канкрин, – что скоро спросят Государственный Совет: могут ли мужчины быть кормильцами.
Какая была бы радость и честь Василию Львовичу Пушкину, если он мог бы знать, что Шишков в отношении к графу Аракчееву по делам Академии цитирует его, говоря, между прочим: «Писатели стихов, без наук, без сведений, станут вопиять: Нам нужны не слова, а нужно просвещенье. (Шишков говорит: не нужны нам слова и пр.) Они криком своим возьмут верх, и многие поверят им, что вподлинну можно без разумения слов быть просвещенну. Но по рассудку такое бессловесное просвещение прилично только рыбьему, а не человеческому роду».
Горам вещал Медон: мой дух изнемогает;
Виргинию любовь со Мопсом сопрягает.
(Из эклоги Сумарокова: Виргиния.)
И Нов-Город уже стар, а Новгород слывет.
(Из эпиграммы Сумарокова на Клавину, которая и в старости все еще хотела слыть красавицей.)
В прекрасной быть должна прекрасна и душа.
У Сумарокова редкость встретить подобный стих (Притча: Лисица и Статуя, посвященная Е.В. Херасковой), а все прочие стихи и басни – ужасная галиматья.
Книжка 30. (1864-1868)
В одной нашей народной песне сказано:
В три ряда слеза катилась,
Я утерлася платком.
Подумать, что у этой красавицы было три глаза.
Один врач говорил: du moins mon malade est mort gueri. Тьер и другие французские историки также готовы сказать, что Наполеон пал победителем.
«…Замостить 75 верст, не употребляя варварского слова шоссе»
(«Русский», № 128).
Варварское или нет, но все-таки это слово имеет свое определенное значение, которое возбуждает и определенное понятие, а именно: понятие о дороге, убитой мелким камнем и песком. В Академическом Словаре переводится оно на слово: укат. Под словами мостить привыкли мы понимать: настилать землю деревом или камнем. Мостовая, мост, мостки ничего не имеют сходного с шоссе. Из любви к правословию русского языка не надо допускать кривотолк в понятиях.