Старатели

Около Зверева стоял Усольцев. Илья Глотов подал ему чайник. Усольцев отлил из рожка на мерзлый комок земли, сейчас же растаявший, как сахар, и напился. В это время вбежала Катя, с разбегу ударилась об Усольцева, закричала:

— Скорее, скорее, Василий Алексеевич! Бегите на совещание! Он хочет взорвать шахту!

— Кто? Какую шахту?

— Зюк... Эту... «Сухую»...

Усольцев недоуменно смотрел на нее.

— Чтобы скорее пустить шахту, он хочет взорвать этот обвал динамитом, — сказала Катя и, дрогнув, белая как платок, проговорила: — И всех тогда... на мелкие куски...

Усольцев несколько секунд в упор смотрел на нее и, опрокинув попавший под ноги чайник, быстро пошел к майдану.

В конторе продолжалось совещание. Усольцев молча сел в кресло. Свиридова ни разу не взглянула на него, но в то же время ни на одно мгновение не упускала его из виду. Она видела воспаленные, злые глаза, безмерно усталое, вытянувшееся, серое лицо и спутанные волосы с набившимися в них песком и глиной. Разноречивые чувства вызвал в ней Усольцев. Он, казалось Свиридовой, мог свалить на нее всю тяжесть приискового несчастья. И в то же время ей было приятно сознавать, что этот сильный человек вместе с нею испытывает горечь, — это приближало к ней Усольцева и делало его понятным.

— Это — самое правильный решение. У меня такой практик был. Пройдет один неделя — и мы имеем золото, — сказал Зюк.

— Эти взрывы не вызовут еще обрушения? Как выдумаете? — спросил Терентий Семенович.

— Обязательно, — с улыбкой ответил Зюк. — Все должно делать обвал, все обвалится.

— Но там у нас четыре человека. Знаете? — пристально глядя на Зюка, спросил Усольцев.

— Знаю, — спокойно ответил Зюк.

— Вы их тоже... взорвете?

— Они мертвый покойник. От них нет никакой, как его... польза. Мы должен думать программа золота! — так же спокойно сказал Зюк.

— А если кто-нибудь из них еще жив? — сдержанно и в то же время строго спросил председатель прииско́ма.

Зюк продолжал говорить поучительно, словно перед ним находились упрямые и бестолковые ученики:

— Прииск должен понимать свой выгода. Мы имеем пять — семь — десять процент выполнения программы. Еще один месяц проходит — и мы будет полный банкрот. Надо закладывать динамит и взрывайт. Проходит восемь дней — шахта, как чемодан, открывалься, и мы берем золото...

— А люди?! Вы забываете, что... — вскрикнул Усольцев.

— Усольцев! — Свиридова предупреждающе постучала по столу.

— Люди? — переспросил Зюк. — Люди — ключи. Рапочий нужны, чтобы открывать этот чемодан. Там золото, там сокровище...

— Что?! Ключи?! — хрипло крикнул Усольцев; он вскочил и, до хруста сжимая сухие пальцы, шагнул к Зюку. — Люди — богатство! Люди, народ наш — сокровище! Что вы говорите, несчастный!

Усольцев выскочил в канцелярию. В дверях он чуть не сбил с ног управделами и налетел на Елизаровну, дожидавшуюся его. Он взглянул на нее и остановился.

«Этак я скоро кусаться буду, — с досадой подумал Усольцев. — Ч-черт, как девчонка!»

В парткоме у стола сидела Елизаровна. Усольцев молча ходил по комнате и крепко растирал лицо платком. Все чаще начинал он срываться, а в последние дни едва владел собою. Он вспыхивал мгновенно и до безрассудства — и ничего не мог с собой сделать. Елизаровна понимала его; она видела, как он сгорает, и ей было бесконечно жаль его. Она нежно, как на сына, смотрела на Усольцева, ожидая, когда он скажет то, что хотел сказать ей.

— Завтра, Елизаровна, — сказал Усольцев, останавливаясь перед нею, — завтра утром мы соберем женское собрание. Всех домохозяек прииска... — он опять зашагал по комнате, боясь, что будет волноваться. — Все должны пойти на работу. Ты должна помочь нам.

— Как я могу? — неуверенно сказала она.

— Сможешь. — Он подошел к столу и остановился напротив Елизаровны. — У нас плохо, Елизаровна, — тихо сказал он, — плохо работаем. Не умеем работать. Золота не даем. И вот... закопали лучших людей. И золото закопали...

Резко повернувшись, Усольцев отошел к окну.

— Мы откопаем их... и золото откопаем...

А вечером, когда женщины палили костры, приготовляя вернувшимся с работы старателям ужин, старая Елизаровна, тихо шаркая мягкими гураньими унтами, ходила по прииску, созывая первую сходку домашних хозяек.

В запутанном и грязном квартале конного двора, с трудом сгибаясь к вросшим в землю окнам старательских землянок, ходила беременная Залетина. Она кричала в окно женщинам, чтобы вышли на минутку за дверь...

К большому артельному костру, в шумливую толпу женщин старательского общежития по-девичьи порывисто вошла Катя...

И много еще женщин, поднятых Усольцевым, ходило в тот,вечер по старательскому поселку.

Уже ночью в большой барак холостых старателей пришел с партсобрания сухой и длинный Ли Чан-чу. Он молча присел на корточки у жарко топившейся печки, протягивая к огню руки. Ли Чан-чу спросили, где он был. Ли Чан-чу, не отрывая взгляда от огня, сказал:

— Коммуниза собрание.