Старатели

Георгий Степанович уже остановился, чтобы вернуться вниз, в падь. И пошел бы туда, но тут увидел, как от противоположного дома отделились две темные фигуры, и в нерешительности замялся.

Одна из этих фигур, крадучись в тени порядка, пошла к Георгию Степановичу, другая — сгорбленная, с длинными, как у орангутанга, руками, — спускалась к дому Зюка.

Георгий Степанович поспешно повернул домой. И темная фигура тоже повернула и пошла за ним.

«Он. Это он», — оглядываясь и спеша, подумал Георгий Степанович об Асламове.

В свете между домов Мудрой успел увидеть человека с козлиной бородкой, в полушубке, зимней шапке и тяжелую палку, которую тот нес на плече.

«Нет, это не он», — в страхе отметил Георгий Степанович и побежал.

И человек с палкой тоже побежал за ним.

Георгий Степанович, рукою придерживая мечущееся в груди сердце, бежал уже во всю силу и с ужасом слышал и чувствовал, что человек настигает его, глухо топая ичигами и сопя. У Георгия Степановича в ожидании удара замозжило в затылке.

Уже около дома, оглянувшись, Георгий Степанович споткнулся о камень. Падая, он ударился коленкой о пень, ушиб локоть и зажмурился, ожидая удара по голове дубиной.

Подбежавший человек тяжко, со свистом дышал в самую голову инженера. И это хриплое дыхание его и бездействие были невыносимо мучительными для Георгия Степановича.

— Бей! — вне себя крикнул Георгий Степанович, не двигаясь и еще крепче зажмуриваясь.

Но человек не ударил. Он склонился над инженером и, хрипло дыша, спросил:

— Упал, что ли? Фу-у... Уморил ты меня... Чисто зашелся я... Ах ты оказия какая!

— Кто ты? — спросил Георгий Степанович, немного успокоенный домашним, мирным видом старика.

— Сверкунов я, Матвей... Ух ты, боже мой!.. С «Сухой».

— Убить хочешь? — спросил Георгий Степанович. — Кто тебя подослал ко мне?

— Что вы, Георгий Степанович? — обиделся Сверкунов. — Какой же я убивец? Караульщик я при вас. Василий Алексеевич приставил меня... Вы ничего не бойтесь, Георгий Степанович, — успокаивал его Сверкунов. — Я тут с вечера при вас. Такую в случае чего гвалту подниму — покойники встанут.

— Караульщик... Шпион, что ли, ты при мне?

— Видишь ли, — усаживаясь на пятки, охотно начал разъяснять Матвей Сверкунов. — Раз об этом дело зашло, тут вот как, когда Ли Чан-чу и Чан Чен-дуна прирезали, у нас сразу сумление об вас встало. Уж раз, думаем, начали коммунистов резать, вас они не обойдут. Выбьют, думаем, самых нужных людей, а потом бери нас голыми руками. Нет уж, инженеров-то, думаем, мы вам не дадим!.. И вот решили мы...

— Кто это «мы»? — спросил Георгий Степанович, поднимаясь.

— Партия, правительство... Ну, решили, значит, мы взять под охрану в первую очередь вас, — словоохотливо рассказывал Сверкунов; он удобнее уселся около инженера, калачиком, видимо, надолго, сложил ноги и рядом положил свою дубину. — Сижу я при вас уже вторую неделю. Сдается мне, будто какой-то варнак подбирался к вашей квартире, да отстал. И вот уже с неделю, как ни одна душа не появляется. Скушно, конечно, не дай бог. Другой раз тяпнул бы наперсточек — нельзя: раз партия, правительство доверили пост, сиди и не рыпайся, надо оправдать.

— Они меня... днем могут, — с дрожью сказал Мудрой.

— Могут. Они, конешно, могут и днем, — согласился Сверкунов. — Мало ли. На то они и буржуазия.

Матвей помог инженеру подняться и, следуя за ним, сочувственно глядя на согнувшуюся, одряхлевшую фигуру его, сердито бормотал:

— Сат-таны проклятые, черт их за ногу!..

У дверей дома Георгия Степановича, пока тот искал в карманах ключ, старик ласково сказал:

— Главное дело — не бойся. Не бойся, пожалуйста. Случится, встретишься днем с ним, смотри ему прямо в зенки.

Через день Георгий Степанович встретил «инспектора» у лужи за верхним байкалом. Самохвалов сидел на корточках и умело мутил пески в лотке.

Мудрой понял сейчас, что ему, как всегда при встречах с Самохваловым, надо информировать о событиях на руднике. Но почему-то сейчас он не чувствовал обычного страха. Чувства гадливости и презрения к шпиону были так велики, что заглушили в нем обычное сознание своего бессилия перед властью этого человека.

И Мудрой начал говорить спокойно, даже независимо.

— Дела на руднике идут отлично. Уход старателей в ночь, дымные костры, изоляторы, дружные усилия всего коллектива скрутили язву — падеж прекратился.

«Сухая» работает полной нагрузкой. Программа перевыполняется. Начали работать технические курсы и старательские школы. Учатся все коммунисты, комсомольцы и десятники, половина старшинок и около ста человек старателей.

Я познакомился с техгруппой. Через год можно будет послать их на испытания на право ответственного ведения горных работ...

Самохвалов уже перестал мутить пески и слушал, втянув голову в плечи, уши его покраснели. Он вытащил лоток на берег и, повернувшись, медленно, тяжко поднялся.

— Что т-ты говоришь мне?! — крикнул он, хватая Георгия Степановича за грудь.

— ...Я не могу, — твердо проговорил Мудрой. — Я не могу больше быть полезным вам. Освободите меня, или, или...