Старческий грех

- Известно, тот барин крупичастый, а ведь это что?.. Орженовики! объяснил извозчик и погнал рысцой своих лошадок, бежавших вряд ли уж не шестидесятую версту не кормя. Солнце между тем садилось, слегка золотя ярко-розовым цветом края кучковатых облаков, скопившихся на горизонте. По влажным сенокосным лугам начал подниматься беловатый густой туман росы, и кричали то тут, то там коростеля. Версты через четыре показалось, наконец, и Гаврилково. Точно феодальный замок, возвышалось оно своим огромным домом с идущими от него вправо и влево крыльями флигелей. Прямо от него начинал спускаться под гору старинный густо разросшийся сад, а под ним шумно и бойко протекала лучшая во всем околотке река. Проехав по мосту и взобравшись в гору по дорожке, обсаженной липами, Иосаф не осмелился подъехать прямо к дому, а велел своему извозчику сходить в который-нибудь флигель и сказать людям, что запоздал проезжий губернский чиновник из Приказа, Ферапонтов, и просит, что не примут ли его ночевать.

Извозчик сбегал.

- В дом, к барину велели вас звать, - повестил он Иосафа с удовольствием.

Тот пошел.

На нижних ступенях далеко выдающегося крыльца стоял уже и дожидался его ливрейный лакей. Он провел Иосафа по широкой лестнице, устланной ковром и установленной цветами, и, сняв потом с него, без малейшей гримасы, старое, запыленное пальтишко, проговорил тихо:

- В гостиную пожалуйте!

Иосаф робко прошел по темной зале с двумя просветами и в гостиной, слабо освещенной столовой лампой, он увидел на стенах огромные, масляной краски, картины в золотых рамках, на которых чернели надписи: Мурильо{493}, Корреджио{493}. Висевшая над дверьми во внутренние комнаты толстая ковровая портьера, наконец, заколыхалась, и из-за нее показался хозяин, высокий мужчина, с задумчивыми, но приятными чертами лица, несколько уже плешивый и с проседью; одет он был в черное, наглухо застегнутое пальто и, по начинавшей уже тогда вкрадываться между помещиками моде, носил бороду.

- Я вас немножко знаю, - сказал он любезно, подавая Иосафу руку.

Тот тоже объявил, что имел счастье видать его иногда в Приказе.

- Прошу вас, - сказал Гаврилов, показывая гостю на одну сторону дивана и садясь сам на другой его конец. - Вы, вероятно, были у кого-нибудь из родных или знакомых ваших в нашем уезде? - спросил он его мягким и ровным голосом.

- Нет-с, я езжу-с по одному адвокатному делу, в котором и к вам бы имел покорнейшую просьбу, - начал прямо Иосаф, вставая перед Гавриловым на ноги.

- Ваш покорнейший слуга, - отвечал тот, потупляя свои умные глаза.

- Дело-с это принадлежит госпоже Костыревой... Может быть, даже вы изволите ее знать.

- Костыревой?.. - повторил Гаврилов. - Костырева я знал.

- Это ее покойный муж. Он оставил ей теперь очень запутанное именье, из которого она желала бы продать лес и мельницу, и вот именно по этому предмету поручила мне обратиться к вам.

- Ко мне? - спросил Гаврилов, как бы несколько удивленный.

- Да-с, продать она готова весьма дешево, и с ее стороны единственное условие, чтобы деньги доставить ей теперь же, а купчую получить после, когда именье будет очищено по Приказу.

- Но что же меня удостоверит, что именье будет очищено? - сказал Гаврилов уже с улыбкой.

- Вы сами можете, если вам угодно, внести прямо от своего имени деньги в Приказ.

- Да, - произнес Гаврилов размышляющим тоном, - но в таком случае, что меня обеспечит, что эти мельница и лес будут именно мне проданы?

- Насчет этого-с вы изволите с продавицей заключить домашнее условие.

- Да, - повторил Гаврилов еще более протяжно и задумчиво, - но об этом надо подумать, - прибавил он и, попрося снова Иосафа садиться, сейчас же переменил разговор. Он стал расспрашивать его о капиталах Приказа, его оборотах, не высказывая с своей стороны ни одной мысли, но зато с самым вежливым вниманием прислушиваясь ко всем ответам Ферапонтова. За ужином, который последовал часов в одиннадцать, были поданы на серебряных блюдах разварная рыба и жареная дичь, так прекрасно приготовленные, что Иосаф даже никогда ничего подобного и не едал. Кроме того, Гаврилов несколько раз из своих рук подливал ему в стакан весьма высокой цены медоку, так что герой мой даже начал конфузиться от такого рода внимания. Когда вышли из-за стола, он осмелился еще раз повторить свою просьбу и спросить, когда он может получить ответ.

- Я вам завтра же скажу, - отвечал Гаврилов и чрезвычайно радушно приказал одному из своих лакеев проводить гостя в приготовленную для него комнату.