Более пространно пишет о том же отец Александр к игумении женского Казанского монастыря матери Варваре, прилагая к письму и некоторые свои прошения. «По-видимому, наступает важный для меня момент моей жизни – пострижение в мантию, – пишет отец Александр, – извещая о сем, сообщу Вам и желание сердца моего». Говоря далее о том, какое значение в жизни имела для него Казань, отец Александр просит матушку Варвару «не отказать прислать параман, освященный у святой иконы Казанской Божией Матери и на мощах святителей Варсонофия и Гурия, каковой параман будет видимым выражением благословения Царицы Небесной и святителей Варсонофия и Гурия».
«Нет у меня, – продолжает он, – и святых икон сих казанских моих покровителей. Еще приснопамятный батюшка отец Варсонофий хотел нам прислать эти иконы, но не поспел, а теперь Вы, матушка, после него одна остаетесь на духовном поприще в Казани, к кому я могу еще обратиться со своей покорнейшей просьбой». Письмо свое отец Александр заключает словами: «пока писал – всплакнул не один раз; так жизнь в Казани была утешительна для моей души».
Глубоки были корни, которые оставила Казань в жизни зосимовского инока. Даже теперь имя, которое он хотел получить в постриге, было имя святителя Варсонофия Казанского, от юности возлюбленного им угодника. В ответ на письмо к матери Варваре отец Александр получил от нее письмо вместе с параманом и образом Казанской Божией Матери, которые матушка с любовию посылала ко вступающему на новый путь «обручения с Господом и смерти для мира», по слову ее.
Наконец 18 марта 1915 года в Великую Среду состоялся постриг отца Александра в мантию. Лучше всего привести здесь его подлинные слова, оставшиеся нам от этого дня:
«Евангельский старец, поручившийся за меня, – продолжает далее батюшка, – может быть похвалой для меня на страшном суде Христовом, если представит меня таковым, яковым приял от св<ятого> Евангелия, и я явлюсь для него похвалой, если соблюду все заветы его (2 Кор 11:14) – связь между старцем и
В сей день рядовое мое Евангелие Мф XIX гл. Из него обрати особое внимание <на> ст<и>х<и> 17-
19 марта новопостриженный пишет на том же листочке: «Батюшка о<тец> игумен постригал вместе с о<тцом> Митрофаном. Один постригал и одевал, а другой читал. Когда батюшка начал постригать и уже отстриг первую прядь, но имени все не говорил, а что-то усиленно шептал, потом еще отстриг и тогда уже сказал: Агафон. Потом он говорил мне, что хотел назвать меня Агапитом (Печерский), но при самом постриге забыл это имя и никак не мог припомнить и только твердил А… А… А…, ав это время в уме все вертится и на язык просится Агафон, Агафон… Ждал батюшка, так и не припомнил и сказал: брат наш
«Перед исповедию батюшка сказал: если хочешь, чтоб я тебя принял от Евангелия, так вот тебе мои заповеди, если согласишься их выполнять, то я приму тебя. Я, конечно, согласился. Заповеди: 1) не ездить на станцию, 2) не выходить без дела за вороты, 3) не читать газеты, 4) не празднословить».
«Батюшка сказал: когда будешь лежать ниц пред постригом – молись, чтобы Господь сподобил
На третий день пострига, в Великую Пятницу 20 марта, батюшка пишет на той же бумажке: «Это особая неизреченная милость Божия, не по делам ниспосланная, что пришлось постригаться в такие великие дни Страстной седмицы, служба которой воистину богодохновенна и несказанно величественна и трогательна! Здесь все велико, и велико безмерно: самые воспоминаемые события, заключающие в себе дела неизмеримой Божественной любви к падшему человечеству, состав служб, песнопения, обряды и пр. Все это было дорого для моего сердца и прежде, а теперь стало еще дороже».
«Господи! Ты преизобильно излиял Свою милость на недостойном рабе Твоем, в прежней жизни постоянно только прогневлявшем Тебя, да не в суд или осуждение мне будет сие!»
Этими словами кончаются строки новопостриженного…