— Они не переходили на вашу сторону, и у них не было выбора. Вы просто захватили их и переделали под себя.
Шейна замутило.
— У них был выбор.
Шейн почти не слышал, что сказал морпех. Он наконец понял, что происходит.
— Значит, вы и меня взяли в плен, — сказал он с едва заметной дрожью в голосе.
Морпех-зерг с лицом рядового Шейна не отвечал.
— Где я сейчас? — спросил Шейн, но ответа не получил. — Меня захватили в плен? А ну разбудите меня! Я хочу знать, что со мной.
— Нет.
Шейн сохранял спокойствие. Все те зараженные, которых он видел, были изуродованы до неузнаваемости. Единственное, что их роднило с людьми, — наличие двух рук и двух ног. Зерги каким-то образом заблокировали его сознание, поместили его в тюрьму воспоминаний, а сами в это время творили с его телом черт знает что.
Возможно, он уже стал одним из них.
— Дайте мне увидеть, что со мной происходит.
— Нет.
— Да.
— Сначала позволь нам помочь.
— Нет, — отрезал Шейн.
Морпех ненадолго замолчал, и Шейн снова почувствовал уже знакомое давление в голове. Боль была даже не болью, а слабым намеком на нее, и близко не походившим на предыдущую нестерпимую агонию. Казалось, будто давление неохотно спадает, тщетно пытаясь удержаться, зацепиться за разум Шейна.
Шейн улыбнулся. Это пустяк. Такое он мог терпеть сколько угодно.
— Ай-ай-ай. Не получается теперь, да? Надо же. Сдается мне, тебе уже нечем меня мучить.
Морпех не ответил, и Шейн широко улыбнулся.
— Не получается мне в мозг залезть без этой вашей ресоциализации? Держать меня тут ты можешь сколько угодно, но на части снова разорвать — уже нет, так?
— Позволь нам помочь, — ответил морпех-зерг.
— Ах вы сволочи. Не работает этот прием уже. Вы так и ломаете морпехов? Толкаете на край безумия, а потом ждете, что они запаникуют? — Шейн уставился на своего двойника. — Да, если ресоциализацию убрать, людям тяжко бывает. А тут и вы рядом, помочь предлагаете. «Позволь нам помочь». Иди ты к черту.
Морпех не ответил. Шейна это вполне устраивало. Он только разогревался.
— Ты чуть не разорвал мой мозг на части. Ты меня чуть не убил, но я тебя сбросил и сам стал главным, — Шейна переполнял сарказм. — Необычно, да? Я, наверное, особенный?
Морпех наконец ответил:
— Нет. Так поступают и другие.
— Вам наше сотрудничество нужно, да? Раздавить нас так просто не можете? Слишком дорого это обходится, правда? — Шейн засмеялся. Ему было хорошо
Морпех уставился на пол. Он, — нет, они, — казалось, погрузились в свои мысли. Воцарилось долгое молчание. Потом морпех снова поднял свои светящиеся глаза на Шейна, встретившись с ним взглядом.
— Выхода нет. Если мы захотим, можем заставить тебя силой.
— Могли бы — уже бы заставили, — ответил Шейн.
— Мы и сейчас можем, — нечеловеческие глаза пристально уставились на Шейна, и тот услышал, как голос морпеха, его собственный голос, стал холодным и чужим. Пропало всякое подобие человечности. — Но это ни к чему. Можешь оставаться тут, сколько пожелаешь.
Морпех исчез. Шейн остался один в белой комнате.
Прошло несколько часов. Зерг так и не возвращался. За Шейном пришли офицеры Доминиона и уволокли его, кричащего и лягающегося, к капсулам ресоциализации.
Ученые приступили к рутинной работе.
Прозрачная дверца трубы закрылась над Шейном, и он закричал от наконец-то наступившей боли, но ни офицеры, ни ученые не обратили на это внимания. Перед ними был убийца, даже хуже. Отброс общества.
Голова Шейна пульсировала от боли. Перед глазами у него проносились непрошеные воспоминания и исчезали так же стремительно, как и появлялись.
Шейн не в силах был их контролировать. Он не понимал, что происходит. Он дергался и сыпал проклятиями, а перед ним проходила вся его жизнь.
И тут он все понял. Ученые изучили его воспоминания. Каталогизировали их. Нашли самые болезненные. Заставили его пережить их заново. И лишь потом их изменили.
Шейн моргнул. Ученые начали все с самого начала, а вначале была боль.
Восьмилетний Джефф Шейн упал на спину. Он был оглушен, а из носа у него шла кровь.
Его отец кричал и требовал от сына извинений, так и не разжав кулак. Джефф снова и снова извинялся, говорил что-то о случайно сломанном им стуле. Голова звенела от боли.