Старец Горы

– Я был знаком с его дядей, Хусейном Кахини. Страшный человек. Я Ролана видел, когда он был совсем мальчиком. Эта секта, я имею в виду исмаилитов, использует убийства из-за угла для достижения своих целей. На Востоке их бояться все, включая басилевса Византии Алексея Комнина.

Рошфор не поверил Жаку, но сомнение в его сердце торговец заронил. Флеши с благородным Пьером связывали давние отношения, выгодные обоим. А потому врать и обелять Горланда ему, вроде бы, не было никакого резона. Тем не менее, торговец клялся и божился, что убийцей Гишара и Рене является не кто иной, как крестоносец Ролан де Бове. И ведь как связно излагает, сукин сын. Неужели Горланд его подкупил? Но для этого ему понадобилась бы изрядная сумма, ибо Флеши принадлежит к той породе людей, которые если и продаются, то за очень большие деньги. Впервые за этот день Рошфор усомнился в вине благородного Эсташа. Его сомнения усилились еще больше, когда вернувшийся из замка Гранье благородный Боэмунд представил королю единственного уцелевшего свидетеля. Повар Тома, которого Пьер хорошо знал и ценил не только за кулинарные изыски, явно тронулся умом. Ибо верить в то, что говорил этот безумец, Рошфор категорически отказывался. А Тома, между тем утверждал, что всех обитателей замка убил Этьен де Гранье, восставший из гроба. Благородные шевалье, собравшиеся на королевский суд, переглядывались и перешептывались. На пухлых губах графа Горланда застыла язвительная усмешка. Что там ни говори, а показания повара снимали с него все подозрения, зато бросали тень на репутацию благородного Пьера. Уж если мертвый восстает из гроба и начинает убивать людей, то вряд ли его карающий меч обрушивается на невинных.

– Повар просто сошел с ума! – вскричал Рошфор.

– Я это и сам вижу, благородный Пьер, – вздохнул Филипп. – Но что ты скажешь про это?

Надеюсь, почерк младшего брата ты еще не забыл?

Рошфор, скрепя сердце, вынужден был признать, что письмо написано рукой брата, но несчастный Рене писал его под диктовку своего убийцы, а потому эти показания не должны приниматься к рассмотрению.

– Ты по-прежнему настаиваешь на виновности графа Горланда, благородный Пьер? – холодно спросил король.

– Нет, – твердо произнес Рошфор. – Надеюсь, благородный Эсташ простит мою горячность, вызванную тяжкими для меня обстоятельствами. Я обвиняю совсем другого человека, а зовут его – Ролан де Бове.

Филипп удивленно посмотрел на епископа Парижского, тот в недоумении развел руками, но все-таки счел нужным прийти на помощь королю:

– Но почему, благородный Пьер?

– Этот человек, я имею в виду Ролана де Бове, влюблен в благородную Эмилию, жену, а теперь уже вдову Гранье. Убив благородного Этьена, он тем самым получал не только любимую женщину, но и замок.

Обвинения, выдвинутое графом Рошфором, против заезжего крестоносца произвели на присутствующих впечатление, но совсем не то, на которое рассчитывал Пьер. Ему не поверили. И, осознав это, Рошфор поспешил с разъяснениями:

– Он не тот, за кого себя выдает. Ролан де Бове член секты убийц, широко распространенной на Востоке. Этот человек самозванец!

Взоры всех присутствующих обратились на благородного Боэмунда, и тому ничего другого не оставалось, как высказать свое мнение по сути обвинений, выдвинутых против его хорошего знакомого:

– Ролан де Бове был произведен в рыцари графом Раймундом Тулузским на моих глазах, в присутствии епископа Адемара де Пюи, который благословил благородного Ролана на подвиги во славу Христа. При этом присутствовало несколько тысяч рыцарей и сержантов, и если кто-то сомневается в моих словах, он может обратиться к другим свидетелям.

Человек, которого только что обвинили в страшном преступлении, как раз в этот момент приблизился к помосту, на котором восседали в креслах король Филипп, епископ Парижский, благородный Людовик и аббат Сен-Жерменский. Этим людям предстояло вынести решение по очень сложному и запутанному делу. И именно к ним обратился Ролан де Бове:

– Я не убивал Этьена де Гранье. В тот вечер и ту ночь я находился в Париже, и тому есть свидетели.

– Это правда, – кивнул Боэмунд.

– Они сговорились! – крикнул в бешенстве Рошфор.

Граф Антиохийский положил руку на рукоять меча, и никто не осудил его за это. Рошфор явно зарвался. Обвинять в лжесвидетельстве благородного шевалье на глазах короля и епископа, это тяжкое преступление. Впрочем, Боэмунд сумел обуздать свой гнев и ответил хулителю с большим достоинством:

– Мне не хотелось бросать тень на репутацию девушки, но поскольку речь идет о спасении человеческой жизни, я вынужден это сделать. Ролан де Бове провел эту ночь в постели Люсьены де Рошфор, и это могут подтвердить мои рыцари и сержанты.