Старец Иероним, молчальник Эгинский

— Когда я был молодым, то жил в большой нищете, — рассказывал он мне. — Особенно в Иерусалиме и первое время на Эгине. В Иерусалиме мне не дали служить дьяконом, поскольку у меня было малоазиатское произношение, а у меня часто не было хлеба насущного, тогда мне приходилось просить милостыню по дорогам, чтобы не умереть с голоду.

Говоря это, он развернул свой платок и заплакал, как будто просил милостыню.

— Хороша бедность, поскольку учит смирению. Когда я даю что-нибудь, то мое «я» возносится, но когда бываю вынужден протянуть руку и просить у других, тогда и смиряюсь.

Как забыть эти слова старца! Ведь то, что он говорил, не было отвлеченностью, но основывалось на его опыте, и когда с подобным сталкиваешься в жизни, то осознаешь всю глубину его слов.

Позже, когда он перед войной ушел из больницы и поселился в Благовещенском скиту, то избрал добровольно нищету. Там он и дал обет не носить больше новых вещей, и ел он очень мало, во всем следуя назиданиям аввы Исаака Сирина. Можно даже сказать, что старец Иероним Эгинский стал воплощением слов аввы Исаака: беседуя, он не мог, прямо или косвенно не коснуться учения аввы Исаака. Авва Исаак стал его дыханием и жизнью. Поэтому и те, кто посещал старца, чувствовали, что попали к одному из древних пустынников первых веков христианства. На старце Иерониме исполнились слова св. Иоанна Златоуста, что «не место, но образ жизни» делают христианином или монахом. Ведь, хотя он и не жил в пустынях Палестины, Египта, Сирии и Месопотамии, а на Эгине, но в сердце и уме своем он был жителем пустыни, один на один с Богом.

Старец до того был не ухожен, что часто у него гноились глаза, но это его нисколько не волновало, и он даже не замечал этого. Однажды, когда я был у старца, к нему пришел какой-то представительный человек. И пока мы разговаривали со старцем, вошла в келью монахиня Евпраксия и стала приводить его в более или менее приличный вид. Она забрала у него скомканный платок и дала ему чистый, затем она попробовала прочистить ему глаза, как заботливая мать. Но старец воспротивился, говоря:

— Монахиня, тебе это мешает? И мне тоже нет. Оставь, оставь.

Затем он обернулся ко мне:

— Монахиня хочет сделать меня красивым. Куда ей понять, она женщина. Хочет, чтобы наружность была привлекательной, а я хочу, чтобы внутри было красиво. Мы должны душу украшать, нашего внутреннего человека. А тело незачем.

У старца был особый дар передавать другому свою мысль со свойственной ему простотой, так, что его слова запечатлевались надолго в памяти. Время от времени он брал свой платок, который всегда носил в правой руке, и держал его за один конец перед лицом своих слушателей. Если рядом случайно оказывалась «монахиня», то в испуге бедняжка бежала искать чистый платок, чтобы мы не смотрели на грязный. Она забирала у старца старый платок и давала ему в руки чистый, укоряя его за то, что он показывает грязный платок посетителям. Он же оставался невозмутимым, и, показав нам платок, ронял его на пол.

— Конечно, — говорил кто-нибудь из посетителей, — он упал, поскольку вы его отпустили.

— Так же и мы. Если б нас не держала твердая рука Всевышнего, мы бы упали прямо в грязь лицом. Никто бы не выстоял. Если бы нас оставила благодать Божия, то все бы мы пали. Пусть никто не гордится своей мудростью, своей бдительностью. Сии на колесницах и сии на конях, мы же имя Господа нашего призовем и спасемся. Не хотящий и спешащий спасается, но по благоволению и милосердием Божиим. Без Бога мы ничего не можем сделать. Всуе строить, всуе стеречь, если Господь Бог наш не созиждет и не сохранит. С Богом и невозможное возможно. Да, если мы отпускаем платок, он падает, и если сладчайшая благодать Спасителя нашего оставит нас, то мы погибнем, никто не спасется. Будем же всегда стремиться к нашему Отцу Небесному! Всегда держаться за крепкую руку Христову, и Он нас поддержит.

…Однажды я приехал в Грецию и на несколько дней остановился в центре Афин. Хозяева дома были очень гостеприимны и всегда принимали к себе клириков и монахов со всей Греции. За неделю до моего приезда у них останавливался один афонский духовник. Хозяйка дома сказала мне:

— Что и говорить. Как велика духовная любовь! Ее не сравнить ни с чем. Ни дети, ни родные по крови не имеют такой любви, как духовные люди. На прошлой неделе был у нас такой-то старец с Афона. Перед отъездом он получил письмо от своего послушника, который писал ему, что с того времени, как старец уехал, все помрачилось в келье, как при солнечном затмении, все стало темным и мрачным.

Послушник писал, что для него старец является духовным источником, без которого он и вздохнуть не может, и многое другое. Я была поражена силе любви, какую имеют духовные люди. Мы, живя в миру, и у детей своих не видим такой любви. Старец, как только получил письмо, прочитал его нам в назидание и, поскольку оно нам понравилось, то он оставил нам его на память. Я принесу его тебе прочесть.