Он говорил: «Одно “Слава Тебе, Боже” равнозначно тысяче “Господи, помилуй” или “Господи, Иисусе Христе, помилуй мя”. Когда мы крестимся, как будто играем на мандолине, то насмехаемся над Богом. Когда же мы крестимся правильно, тогда радуется наш Ангел Хранитель».
Многие монахи, побывав у старца Паисия, испросили его совета. И многие желающие принять монашество ходили к нему за благословением, перед тем как уйти в монастырь, а также чтобы он подтвердил им, что на самом деле есть воля Божия им стать монахами. Я знаю некоторых, кого он отговорил от монашеской жизни. Теперь у них семья.
Он говорил, чтобы я читал Евергетин[12]
. Я признавался: «Геронда, не понимаю того, что там написано». — «Ты читай, — говорил он мне, — понимаешь или нет. Сегодня не понимаешь, а завтра, может быть, поймешь». Так все и вышло впоследствии.О слезах он говорил: «Есть люди, которые легко плачут. Но один глубокий вздох с великой болью может сравняться с ведром слез».
Он советовал: «Не будем ложиться спать не помолившись хотя бы кратко. Если не можем прочесть вечернее правило, то прочтем Трисвятое. Когда мы просыпаемся, надо перекреститься и сразу же приступить к молитве.
Вначале я хотел его сфотографировать. Естественно, он знал, что я фотограф. Но он не соглашался, и я перестал брать с собой фотоаппарат.
Много лет спустя, зная мое желание, он говорит мне: «Ну давай, вынимай фотоаппарат, чтобы сделать хорошую фотографию, ведь ты же фотограф!» Он меня поддразнивал. «Ах, Геронда, — говорю я ему, — сейчас, когда у меня нет фотоаппарата, ты хочешь, чтобы я тебя сфотографировал? Когда же я тебя просил, ты мне не давал».
Моя последняя встреча со старцем была в сентябре 1993 года. Я пошел к его келлии, хотя мои знакомые говорили мне: «Не ходи, ему тяжело принимать. Всех, кто ходил, он не принял». У меня, однако, было желание его увидеть, и я пошел. Я сильно вспотел по пути к его келлии. В прошлом я часто ходил туда, однако никогда со мной такого не было, никогда со мной не случалось, чтобы я так взмок от пота. Там, постучав несколько раз в калитку, я стал петь тропари, ожидая, чтобы он мне открыл. Когда старец открыл дверь, он был в очень плохом состоянии. Подойдя к калитке, он не стал открывать мне. Он держал в руках свои постиранные брюки. Я говорю ему: «Геронда, позволь мне зайти, чтобы помочь тебе. Тебе же тяжело. Я выжму брюки и повешу их». — «Нет, мойхороший, иди, иди». Он занимался брюками, а я им восхищался. Потом я взял у него благословение, он похлопал меня по голове и сказал: «Всего тебе доброго. Иди теперь, я плохо себя чувствую». Он на самом деле плохо себя чувствовал. Чрез два месяца я узнал, что он попал в больницу в Салоники. Я собрался и поехал к нему. Однако монахиня, которая дежурила около его палаты, ни под каким предлогом не позволяла мне войти. В конце концов мы увидели его в монастыре в Суроти, когда его туда перевезли. У него было хорошее настроение. Он сказал нам, чтобы мы не теряли “частоту”, духовную жизнь. Я обнял его с великой радостью. Через два месяца он преставился.
В старце Паисии меня радовало и ободряло то, что, хотя у него во дворе всегда было много народа, он принимал всех с любовью и терпением. Приходя к нему на беседу, я рассказал ему некоторые вещи, связанные с одной моей семейной проблемой. Он мне ответил, и я ушел тогда окрыленный. Однако у меня было желание, чтобы мы встретились с ним вместе с моей женой, потому что у нас все еще оставалась неразрешенная проблема. Так и случилось. Господь так устроил, что мы встретились со старцем в монастыре в Суроти. Наше разногласие заключалось в следующем. Моя жена была из сестричества. Там она жила по правилам сестричества, куда входила общая импровизированная молитва. И это меня смущало. Мы задали вопрос об импровизированных молитвах, и старец сказал, что не согласен с такого рода молитвами. Он сказал, что у супружеской пары должен быть один духовник, ибо в противном случае муж будет тянуть налево, а жена направо. Он посоветовал нам молиться используя молитвы, которые составили святые, а не своими словами[13]
.