Старик не двигался с места. Если бы он сейчас побежал, то окончательно распределил бы роли между ними. Но, стоя неподвижно на пути гидры, он вынуждал чудище самостоятельно решить, чего стоит ждать. Они смотрели друг на друга, и в алых глазах твари ничего нельзя было разглядеть, но старик знал, что она обескуражена. Когда все четыре лапы нашли твердую опору, старик увидел бледно-серое брюхо, отвисшее к земле. Гидра была в тягости. Но что же это такое? Либо ящер как мог дурачил преследователя, либо это был не он. Неужели старик напрасно потратил несколько дней, гоняясь за восьмиглавой самкой!
Но оставалась одна, последняя проверка.
– Сильна ты, да я сильнее! – крикнул он гидре и пошел на нее, поднимая посох.
Тварь отпрянула. Она еще не согласилась принять роль жертвы, но и хищником больше не была. Отступая по скату обратно в реку, гидра скалилась и шипела, но больше по привычке, чем надеясь устрашить противника. Пора было заканчивать игру. Скоро тварь уберется в свою реку, и нового появления придется ждать очень долго. Старик взмахнул посохом – могучие древесные корни вырвались из-под земли и оплели лапы гидры. Взмахнул еще раз – корни сжали восемь шей у восьми голов, из восьми глоток вырвался крик, полный тоски и злобы. Протянув к гидре ладонь, свободную от посоха, старик начал медленно сжимать пальцы. Повинуясь движениям его руки, сжимались корни, удушая гидру. Если бы старик быстро стиснул кулак, то переломал бы все шеи, но он был здесь не затем, чтобы убивать тварь. Ему только нужно знать…
Злоба в глазах гидры сменилась страхом. Она пыталась вырваться из смертельных объятий, но с каждым ее рывком хватка на горлах сжималась теснее. Старику жаль сделалось несчастное животное. Все же он был миролюбив и не радовался насилию, особенно над тварью, приносящей беды не по злобе, а лишь из желания напитать потомство.
– Ты прости меня, – повинился он перед гидрой. – Да не могу тебя выпустить, пока не узнаю.
Но чудовище уже не слышало его. Шестнадцать глаз погасли, и все огромное тело обмякло, словно мертвое. Старик поспешно разжал кулак и махнул рукой, будто отсылая слугу. Корни тут же расплели смертельные объятия и втянулись под землю, где и было им место. Гидра осталась лежать на берегу.
По мосту уже спешили люди, и старик решил не тянуть. Подойдя к поверженному чудищу, он коснулся посохом его груди, но ничего не произошло. Сняв навершие и обнажив лезвие, старик снова притронулся к сероватой чешуе, и снова ничего не произошло. Это был не его ящер, а всего лишь гидра, которую он любезно помог одолеть. Больше у него не было тут дела.
Стоило старику отступить, как люди, озлобленные, потерявшие родных, много дней жившие в страхе, набросились на чудовище. Они взяли кто что мог: у мужчин в руках были гарпуны и топоры, у женщин – ножи для разделки рыбы, даже подростки, вооружившись острыми камнями, кинулись к гидре. Они кололи и рубили ее, не помня себя от ярости, и кровь залила землю на много шагов вокруг.
Старик наблюдал расправу, стоя поодаль, и печаль рождалась в его сердце. Известный добродушием, он даже ящера не стремился убивать, даром что стервец похитил самое дорогое из его сокровищ. В толпе старик увидел Ноду. Она заносила над гидрой широкий охотничий нож и с остервенением вонзала его в грудь чудища. Старику редко доводилось видеть настолько омерзительное зрелище.
Подняв посох, он что было силы ударил им оземь. Страшный толчок разбросал людей, словно щепки. Некоторые упали в реку – прохладная вода отрезвила их. Они смотрели на свои окровавленные руки, словно не понимая, что произошло. Другие, пускай сохраняли мрачный вид, выместили всю злобу, что у них была, и больше не стремились к расправе. Были и те, кто, поднявшись, снова поспешил к гидре – среди них оказалась Нода. Старик снова ударил в землю, и второй толчок, слабее первого, остановил самых рьяных.
– Глупцы! – вскричал старик, изображая искреннюю заботу. – Неужели вы забыли о проклятии! Если бы я мог убить гидру, не боясь, что буду проклят, давно убил бы ее! Я – могучий чародей, способный движением руки развести земные пласты! Что говорить о вас, беззащитных! Ведомые злобой, вы забыли о собственных жизнях, так я напомню! Кто убьет гидру – умрет той же смертью, что определил ей, но прежде вся семья его, и вся родня его до одиннадцатого колена погибнет в муках в срок до пятнадцати дней, и ни я, никакой другой чародей не снимут с вас проклятия! А вы убиваете не одну гидру, а десяток – гляньте сами, она в тягости! Что говорить после этого о детях, которых у вас не будет, о младенцах, что родятся мертвыми, о матерях, что погибнут в родах! Прочь, прочь, окаянные, и молитесь Создателю, чтобы гидра была жива!
Его пламенная речь возымела действие. И, хотя проклятие старик выдумал недавно, ни у кого не осталось сомнений, что так оно и будет. Да и ярость после избиения улеглась, и люди казались опустошены и угрюмы.