Старик Хоттабыч

– Странный, очень странный человек этот кондуктор! Я его не тянул за язык. Он сам, по собственной воле, предложил мне: «Давайте останемся». Меня порадовали и поразили сердечность и доброта человека, предложившего мне своё общество, чтобы мне легче было скоротать время до следующего автобуса. Но стоило лишь машине отправиться, а ему очутиться рядом со мной на мостовой, как он уже передумал, оставил меня в одиночестве и побежал догонять автобус. Странный, очень странный человек! – закончил Хоттабыч и не без сожаления посмотрел на кондуктора.

– Он вовсе и не собирался оставаться с тобой на мостовой, – попытался Волька разъяснить старику. – Он сказал тебе «давайте останемся» в том смысле, что останешься только ты, а он уедет.

Однако Хоттабыч понял объяснения Вольки очень своеобразно.

Он недружелюбно посмотрел в сторону кондуктора и жёстко сказал:

– Теперь для меня окончательно стало ясно, что это не только странный, но и очень неискренний человек.

XLII. Рассказ проводника международного вагона скорого поезда Москва – Одесса о том, что произошло на перегоне Нара – Малый Ярославец

(Рассказан проводником его сменщику, спавшему во время этого происшествия)

– Я тебя, Кузьма Егорыч, потому разбудил, что только что произошёл в нашем вагоне удивительный, совершенно непонятный случай.

Понимаешь, постелил я, как полагается, всем постели, и в седьмом купе постелил. Стелю и обращаю внимание, что едут в этом купе один старичок, такой бородатый, в дореволюционной соломенной шляпе, и при нём двое парнишек. Скорее всего, я так думаю, однолетки. И, понимаешь, ни капли багажа. То есть, ну ни-ни!

А тут ещё один из мальчишек, такой белобрысенький, весь в веснушках, спрашивает:

«Товарищ, говорит, проводник, как пройти в вагон-ресторан?»

Я отвечаю:

«К сожалению, нет у нас в поезде вагона-ресторана, но можно будет, утречком предложить вам чаю с сухарями».

Тут мальчик смотрит на старика, старик ему глазом моргает. Мальчик и говорит: «Ну ладно, мы и без вашего чаю обойдёмся, раз нет вагона-ресторана».

Интересно, думаю, как это вы до самой до Одессы обойдётесь без моего чаю. И ухожу в наше купе, но дверь только прикрываю, чтобы оставалась щёлочка.

А уже в вагоне все давно спать улеглись, и уже во всех купе пассажиры третьи сны видят, и только в седьмом купе всё шу-шу, шу-шу – разговаривают.

Что именно говорят, мне не слышно, но только мне определённо слышно, что о чём-то разговаривают.

Потом вдруг открывается дверь, и из неё высовывается тот самый старичок; не замечает, что я за ним слежу, сдвигает на затылок свою дореволюционную шляпу… И что бы ты, Кузьма Егорыч, подумал, что этот старичок делает? Слово даю, не вру! Рвёт из своей бороды клок волос! Пропади я на этом месте, ежели вру!

Батюшки, думаю, сумасшедший! Вот уж, что называется, повезло! Привалило сумасшедшего аккурат в моё дежурство. Молчу и жду, что будет дальше.

А дальше, оказывается, старик рвёт этот самый клок волос на многие части, кидает этот мусор на пол и что-то про себя бормочет. Тут я всё больше убеждаюсь, что этот пожилой пассажир – ненормальный и не миновать того, чтобы в Брянске его ссаживать. Ух, думаю, скандалу с ним не оберёшься! Может быть, он даже сию минуту начнёт кидаться на людей, стёкла бить…

Смотрю – нет, ни на что не кидается, стоит смирно, бормочет. Побормотав малость, уходит в своё купе.

И вдруг слышу – кто-то по коридору босыми ногами шаркает. Только не впереди, а позади меня. Тогда я понимаю, что кто-то с тамбура прошёл в вагон, и опять-таки страшно удивляюсь, потому что тамбур-то у меня во время движения всегда заперт.

Посмотрел я назад и… честное тебе, Кузьма Егорыч, благородное слово – не вру… вижу – идут с площадки четыре молодца, загорелые, что твои курортники, и совершенно голые. Только и есть на них одежонки, что тряпочки на бёдрах. Босые. Поджарые-преподжарые! Каждое рёбрышко просвечивает.

Я выхожу из нашего купе и обращаюсь к ним:

«Граждане, вы, вероятно, вагоны перепутали. Это, граждане, международный, и у нас тут все купе заняты».

А они хором:

«Молчи, неверный! Мы знаем, куда мы идём. Нам как раз сюда и нужно, куда мы идём».

Тогда я им говорю:

«В таком случае, граждане, попрошу ваши билетики».

Они мне опять хором:

«Не морочь нам голову, чужеземец, ибо мы спешим к нашему повелителю и господину!»

Я говорю:

«Меня поражает, что вы меня называете чужеземцем. Я – советский гражданин и нахожусь в своей родной стране. Это раз. А во-вторых, у нас господ нет с самой Октябрьской революции. Это, говорю, два».

Их старший говорит:

«Тебе должно быть стыдно, неверный! Ты пользуешься тем, что у нас руки заняты и что мы не можем вследствие этого убить тебя за твою безумную наглость. Это, говорит, нечестно, что ты этим пользуешься».