Читаем Старик Хоттабыч полностью

– …автобусов, троллейбусов, трамваев, грузовиков, самолётов…

– …автомашин, прожекторов, экскаваторов, пишущих машинок…

– …автомашин, прожекторов, экскаваторов, пишущих машинок…

– …патефонов, радиорупоров, пылесосов…

– …патефонов, радиорупоров, пылесосов…

– …электрических выключателей, примусов, дирижаблей, вентиляторов и резиновых игрушек «уйди-уйди».

– …электрических выключателей, примусов, дирижаблей, вентиляторов и резиновых игрушек «уйди-уйди».

– Ну вот, как будто и всё, – сказал Волька.

– Ну вот, как будто и всё, – машинально повторил вслед за ним Хоттабыч, и оба рассмеялись.

Чтобы закалить стариковы нервы, они раз двадцать пересекли пешком самые оживлённые городские перекрёстки, проехали на трамвае много остановок и наконец утомлённые, но довольные залезли в автобус.

Они ехали, блаженно покачиваясь на кожаных подушках сидений. Волька углубился в чтение «Пионерской правды», старик о чём-то думал, изредка благожелательно поглядывая на своего юного спутника. Потом лицо Хоттабыча расплылось в довольной улыбке: он, очевидно, придумал что-то приятное.

Автобус довёз их почти до самого дома. Вскоре они уже были в Волькиной комнате.

– Знаешь что, о достойнейший из учащихся средней школы, – начал Хоттабыч сразу, как только они закрыли за собой дверь: – ты должен был бы, на мой взгляд, быть холоднее и сдержанней в обращении с юными обитателями твоего двора. Поверишь ли, сердце разрывалось у меня на части, когда я слышал, как они встречали тебя криками: «Эй, Волька!», «Здорово, Волька!» и тому подобными, явно недостойными тебя возгласами. Прости мне мою резкость, благословеннейший, но ты совершенно напрасно распустил их. Ну какая они ровня тебе – богатейшему из богачей, не говоря уж о прочих твоих неисчислимых достоинствах!

– Ну вот ещё! – удивлённо возразил ему Волька. – Они мне как раз самая ровня, а один даже из восьмого класса… И все мы совершенно одинаково богаты…

– Нет, это ты ошибаешься, о опахало моей души! – торжествующе вскричал тогда Хоттабыч и подвёл Вольку к окну. – Смотри и убеждайся в правоте моих слов!

Перед глазами Вольки предстала удивительная картина.

Ещё несколько минут назад левую половину огромного двора занимали волейбольная площадка, большая куча жёлтого-прежёлтого песка на забаву самым маленьким обитателям дома, «гигантские шаги» и качели для любителей сильных ощущений, турник и кольца для тех, кто увлекается лёгкой атлетикой, и для всех жителей двора – одна длинная и две круглые клумбы, весело пестревшие ярчайшими цветами.

Сейчас вместо всего этого возвышались сверкающие громады трёх мраморных дворцов в древнеазиатском вкусе. Богатая колоннада украшала их фасады. На плоских крышах зеленели тенистые сады, а на клумбах алели, желтели и синели невиданные цветы. Капельки воды, бившей из роскошных фонтанов, играли в лучах солнца, как драгоценные камни.

У входа в каждый дворец стояло по два великана с громадными кривыми мечами в руках. Завидев Вольку, великаны, как но команде, пали ниц и громоподобными голосами приветствовали его. При этом из их ртов вырвались огромные языки пламени, и Волька невольно вздрогнул.

– Да не страшится мой юный повелитель этих существ, – успокоил его Хоттабыч: – это мирные ифриты, поставленные мною у входов для вящей твоей славы.

Великаны снова пали ниц и, изрыгая пламя, покорно проревели:

– Повелевай нами, о могучий наш господин!

– Встаньте, пожалуйста! Я вас прошу немедленно встать, – сконфузился Волька. – Ну куда это годится – падать на колени! Прямо феодализм какой-то! Да встаньте вы наконец, и чтоб этого больше не было – этого пресмыкательства! Стыдно!.. Честное пионерское, стыдно!

Ифриты, недоуменно поглядывая друг на друга, поднялись на ноги и молча вытянулись в прежней напряжённой позе «на караул».

– Ну, вот ещё что! – сказал Волька, всё ещё сконфуженный. – Пойдём, Хоттабыч, посмотрим твои дворцы. – И, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, он вошёл внутрь дворца.

– Это не мои дворцы. Это твои дворцы, – почтительно возразил старик, следуя за Волькой.

Но тот пропустил слова Хоттабыча мимо ушей.

Первый дворец был целиком из драгоценного розового мрамора. Его восемь тяжёлых резных дверей, изготовленных из сандалового дерева, были украшены серебряными гвоздями и усыпаны серебряными звёздами и ярко-алыми рубинами.

Второй дворец был из голубоватого мрамора. В нём было десять дверей из редчайшего эбенового дерева. Они были украшены золотыми гвоздями и усыпаны алмазами, сапфирами и изумрудами.

Посреди этого дворца поблёскивал зеркальной гладью просторный бассейн, а в нём плескались золотые рыбы, каждая величиной с доброго осетра.

– Это вместо твоего маленького аквариума, – застенчиво объяснил Хоттабыч. – Мне кажется, что только таким аквариумом ты можешь пользоваться, не роняя своего высокого достоинства.

«Д-да, – подумал про себя Валька, – попробуй-ка взять в руки этакую золотую рыбку – без рук останешься».

– А теперь, – сказал Хоттабыч, – окажи мне честь и окинь благосклонным взором третий дворец.

Они вошли в чертоги третьего дворца, блиставшего таким великолепием, что Волька ахнул:

Перейти на страницу:

Все книги серии Старик Хоттабыч

Похожие книги

Прощай, Гульсары!
Прощай, Гульсары!

Уже ранние произведения Чингиза Айтматова (1928–2008) отличали особый драматизм, сложная проблематика, неоднозначное решение проблем. Постепенно проникновение в тайны жизни, суть важнейших вопросов современности стало глубже, расширился охват жизненных событий, усилились философские мотивы; противоречия, коллизии достигли большой силы и выразительности. В своем постижении законов бытия, смысла жизни писатель обрел особый неповторимый стиль, а образы достигли нового уровня символичности, высветив во многих из них чистоту помыслов и красоту душ.Герои «Ранних журавлей» – дети, ученики 6–7-х классов, во время Великой Отечественной войны заменившие ушедших на фронт отцов, по-настоящему ощущающие ответственность за урожай. Судьба и душевная драма старого Танабая – в центре повествования «Прощай, Гульсары!». В повести «Тополек мой в красной косынке» рассказывается о трудной и несчастливой любви, в «Джамиле» – о подлинной красоте настоящего чувства.

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза