Старик Хоттабыч

— Волька, — таинственно проговорил Женя, когда они спустя часа три усталые вернулись на борт «Ладоги», — айда в каюту! Я тебе покажу кое-что интересное… Ну вот, смотри, — продолжал он, плотно притворив за собой дверь каюты, и извлёк из-под полы своего пальтишка какой-то продолговатый предмет. — Что ты на это скажешь? Я нашёл эту посудину на противоположной стороне острова, у самого берега.

В руках у Жени Волька увидел позеленевший от морской воды небольшой, размером со столовый графин, медный сосуд.

— Его нужно сейчас же сдать Степану Тимофеевичу! — возбуждённо сказал Волька. — Это, наверно, какая-нибудь экспедиция вложила в него письмо и бросила в воду, чтобы узнали о её бедственном положении.

— Я тоже сначала так решил, — отвечал Женя, — но потом сообразил, что ничего страшного не случится, если мы раньше сами вскроем эту посудину и первые посмотрим, что там у неё внутри положено. Это же очень интересно! Правильно я говорю?

— Правильно! Конечно, правильно! — горячо согласился Волька.

Женя, побледнев от волнения, довольно быстро соскрёб с горлышка сосуда смолистую массу, которой оно было наглухо замазано. Под смолой оказалась массивная свинцовая крышка, покрытая какими-то значками. Женя с трудом отвинтил её.

— А теперь, — сказал он, опрокидывая сосуд над своей койкой, — посмотрим, что там…

Он не успел закончить фразу, как из сосуда валом повалил густой чёрный дым, заполнивший всю каюту так, что совсем потемнело и нечем стало дышать. Однако спустя несколько секунд дым собрался, сжался и превратился в малопривлекательного старика со злобным лицом и глазами, горящими, как раскалённые угли.

Первым делом он упал на колени и, истово колотясь лбом о пол, возопил:

— Нет бога, кроме аллаха, а Сулейман пророк его!

После этих слов он ещё несколько раз молча стукнулся лбом о пол с такой силой, что вещи, висевшие на стенах каюты, закачались, как во время сильной качки. Потом он снова вскрикнул:

— О пророк аллаха, не убивай меня!

— Разрешите справочку, — прервал его стенания перепуганный и в то же время заинтересованный Волька. — Если не ошибаюсь, речь идёт о бывшем царе Соломоне?

— Именно о нём, о презренный отрок! О Сулеймане ибн Дауде, да продлятся дни его на земле!

— Это ещё большой вопрос, кто из нас презренный, — спокойно возразил Волька. — А что касается вашего Сулеймана, то дни его ни в коем случае продлиться не могут. Это совершенно исключено: он, извините, помер.

— Ты лжёшь, несчастный, и дорого за это заплатишь!

— Напрасно злитесь, гражданин. Этот восточный король умер две тысячи девятьсот девятнадцать лет назад. Об этом даже в Энциклопедии написано.

— Кто открыл сосуд? — деловито осведомился старик, приняв, очевидно, к сведению Волькину справку и не очень огорчившись.

— Я, — скромно отозвался Женя, — Я… но не стоит благодарности.

— Нет бога, кроме аллаха! — воскликнул незнакомец. — Радуйся, о недостойный мальчишка!

— А чего мне, собственно, радоваться? — удивился Женя. — Это вас спасли из заточения, вы и радуйтесь. А мне-то чему радоваться?

— А тому, что я убью тебя сию же минуту злейшей смертью!

— Ну, знаете ли, — возмутился Женя, — это просто свинство! Ведь я вас освободил из этой медной посудины. Если бы не я, кто знает, сколько бы ещё тысяч лет вы в ней проторчали, в дыму и копоти.

— Не утомляй меня своей болтовнёй! — сердито прикрикнул незнакомец. — Пожелай, какой смертью умрёшь и какой казнью будешь казнён. У-у-у-у!..

— Попрошу без запугиваний! И вообще, в чём, собственно говоря, дело? — вконец рассердился Женя.

— Знай же, о недостойный юнец, что я один из джиннов, ослушавшихся Сулеймана ибн Дауда (мир с ними обоими!). И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию, и тот привёл меня насильно, ведя меня в унижении, против моей воли. Он поставил меня перед Сулейманом, и Сулейман, увидев меня, приказал принести этот кувшин и заточил меня в нём.

— Правильно сделал, — тихо прошептал Женя на ухо Вольке.

— Что ты там шепчешь? — подозрительно спросил старик.

— Ничего, просто так, — поспешно отвечал Женя.

— То-то! — мрачно сказал старик. — А то со мной шутки плохи… Итак, заточил он меня в этом сосуде и отдал приказ джиннам, и они понесли меня и бросили в море. И я провёл там сто лет и сказал в своём сердце: «Всякого, кто освободит меня, я обогащу навеки». Но прошло сто лет, никто меня не освободил. И прошло ещё сто лет, и я сказал: «Всякому, кто освободит меня, я открою сокровища земли». Но и на этот раз никто не освободил меня. И надо мною прошло ещё четыреста лет, и я сказал: «Всякому, кто освободит меня, я исполню три желания». Но никто не освободил меня, и тогда я разгневался сильным гневом и сказал в душе своей: «Всякого, кто освободит меня сейчас, я убью, но предложу выбрать, какой смертью умереть». И вот ты освободил меня, и я тебе предлагаю выбрать, какою смертью тебе желательней было бы умереть.

— Но ведь это просто нелогично, — убивать своего спасителя! — горячо возразил Женя. — Нелогично и неблагодарно!