Старик в углу

(Сама статья подписана «М. Дж. Б.», и её можно найти в архивах этого ведущего полупенсовика[9].)

По этим причинам – а также по ряду других – Полли разозлилась на Старика в углу и сообщила ему об этом своим взглядом так ясно, как может сообщить любая пара карих глаз.

Журналистка как раз читала статью в «Дейли телеграф». Статья была невероятно интересной. Неужели Полли принялась комментировать вслух? Несомненно, сидевший напротив прямо отвечал на её мысли.

Однако хмурый взгляд тут же сменился улыбкой. Мисс Бёртон (из «Ивнинг Обсёрвер») обладала острым чувством юмора, которое не удалось разрушить двум годам сотрудничества с британской прессой, а внешность старика была такова, что могла пробудить к жизни самую мрачную фантазию. Полли подумала про себя, что никогда не видела такого бледного, такого худого человека с такими забавными светлыми волосами, гладко зачёсанными по верху явно лысой макушки. Он выглядел невероятно робким и нервным, беспрестанно теребя какую-то верёвку; длинные, тощие и дрожавшие пальцы вывязывали чудесные и сложные узлы и тут же развязывали их.

Внимательно изучив каждую деталь причудливой личности, Полли испытала некий порыв дружелюбия.

– И всё же, – приветливо, но авторитетно заметила она, – эта статья в хорошо осведомлённом журнале говорит, что всего лишь за последний год не менее шести преступлений совершенно сбили с толку полицию, а виновные до сих пор на свободе.

– Простите, – мягко возразил Старик, – но я ни на минуту не осмеливался утверждать, что для полиции не существует никаких тайн; я просто отметил, что не было ни одной, где для расследования преступления использовался бы интеллект.

– Даже в расследовании тайны Фенчёрч-стрит? – саркастически спросила Полли.

– Меньше всего в так называемой тайне Фенчёрч-стрит, – тихо ответил он.

Тайна Фенчёрч-стрит, как окрестила публика это экстраординарное преступление, в течение последних двенадцати месяцев озадачивала – о чём достоверно знала Полли – умы каждого мыслящего существа, будь то мужчина или женщина. И сама мисс Бёртон принадлежала к числу небезразличных; она была заинтересована, очарована; она изучила дело, сформировала собственные теории, часто и подолгу размышляла об этом, даже написала одно-два письма в прессу – предлагая, аргументируя, намекая на возможности и вероятности, приводя доказательства, которые другие детективы-любители с готовностью опровергали. Мнение этого робкого человечка в углу, таким образом, вызвало особое раздражение, и Полли возразила с язвительностью, призванной полностью уничтожить самодовольного собеседника:

– Как жаль, что в этом деле вы не предложили свои бесценные услуги нашей заблудшей, но действующей из лучших побуждений полиции.

– Серьёзно? – добродушно усмехнулся он. – Ну, знаете, во-первых, я сомневаюсь, что они их примут; а во-вторых, мои склонности и мой долг – если бы я активно занялся сыщицким ремеслом – вступили бы в конфликт друг с другом, поскольку я не могу не сочувствовать преступнику, который достаточно умён и проницателен, чтобы водить за нос всю нашу полицию.

Я не знаю, что из этого дела вы помните, – тихо продолжил он. – Случившееся, безусловно, вначале заставило растеряться даже меня. 12 декабря прошлого года женщина, плохо одетая, но с безошибочным видом знававшей лучшие дни, сообщила в Скотланд-Ярд об исчезновении своего мужа Уильяма Кершоу, человека без занятий и, по-видимому, без постоянного места жительства. Её сопровождал друг – толстый, маслянистый на вид немец – и они рассказали историю, которая немедленно побудила полицию действовать.

Итак, 10 декабря, около трёх часов пополудни, Карл Мюллер, немец, навестил своего друга Уильяма Кершоу с целью взыскать с последнего небольшой долг – десять фунтов или около того. Прибыв в убогую квартиру на Шарлотт-стрит, Фицрой-сквер, он застал Уильяма Кершоу в невероятном волнении, а его жену в слезах. Мюллер попытался изложить цель своего визита, но Кершоу, яростно жестикулируя, отмахнулся от этих требований и – по его собственным словам – ошеломил его, попросив одолжить ему ещё два фунта; эта сумма, как он заявил, станет средством скорейшего сколачивания состояния для него самого и друга, который поможет ему в нужде.

После четверти часа, потраченной на неясные намёки, Кершоу, посчитав осторожного немца упрямым тупицей, решил позволить ему участвовать в воплощении в жизнь секретного плана, который, как он утверждал, даст им в руки тысячи и тысячи.

Полли инстинктивно отложила газету; кроткий нервничавший незнакомец с робкими слезящимися глазами рассказывал так своеобразно, что очаровывал её.

– Я не знаю, – продолжил он, – помните ли вы историю, которую немец рассказал полиции, а жена или вдова подтвердила во всех деталях. Вкратце дело обстояло так: лет тридцать назад, Кершоу, тогда двадцатилетний, был студентом-медиком в одной из лондонских больниц. У него был приятель по имени Баркер. Кершоу и Баркер снимали комнату вместе с ещё одним молодым человеком.