Старик в углу

«Я лишь бегло взглянул на подпись, – заключил он совершенно спокойным, ясным голосом. – Вы должны понимать, что мысль о подделке даже не пришла мне в голову. Подпись отца очень хорошо изображена, если это не его собственная, чему я совершенно не готов поверить. Что касается подписей двух свидетелей, не думаю, что я когда-либо видел их раньше. Я отнёс документ господам Баркстону и Моду, которые раньше часто вели мои дела, и они заверили меня, что завещание составлено в идеальной форме и находится в порядке».

На вопрос, почему мистер Персиваль не доверил завещание адвокатам отца, он ответил:

«По той простой причине, что ровно за полчаса до того, как завещание передали мне в руки, я прочитал, что мистера Патрика Везереда убили накануне вечером. С мистером Хиббертом, младшим партнёром, я не был лично знаком».

После этого – ради проформы – заслушали большое количество экспертных заключений по поводу подписи покойного. Но они были совершенно единодушны и просто подтвердили то, что уже установили вне всяких сомнений: завещание от 1 февраля 1908 года – подделка, и поэтому завещание от 1891 года является действительным, а мистер Мюррей Брукс – единственным душеприказчиком.

ГЛАВА XXIII. ПАМЯТНЫЙ ДЕНЬ

– Два дня спустя полиция выдала ордер на арест мистера Персиваля Брукса по обвинению в подделке документов.

Корона возбудила судебное преследование, и мистер Брукс снова получил поддержку мистера Оранмора, известного адвоката Короны. Совершенно спокойный, как человек, сознающий свою невиновность и неспособный воспринять идею о том, что правосудие иногда способно ошибаться, мистер Брукс, сын миллионера, по-прежнему обладавший изрядным состоянием по прежнему завещанию, оказался на скамье подсудимых. Тот памятный октябрьский день 1908 года, несомненно, до сих пор живёт в памяти многочисленных друзей мистера Персиваля.

Все доказательства в отношении последних минут жизни мистера Брукса и поддельного завещания проверили заново. Завещание, как утверждала Корона, было сфальсифицировано полностью в пользу обвиняемого, исключая всех остальных, и потому очевидно, что ни у кого, кроме бенефициара (согласно этому ложному завещанию), не имелось никакого мотива для его подделки.

Очень бледный, с хмурым взглядом глубоко посаженных красивых ирландских глаз, Персиваль Брукс выслушивал огромный объём доказательств, собранных против него Короной.

Иногда он перебрасывался парой слов с мистером Оранмором, который казался невозмутимее каменной скульптуры. Вы когда-нибудь видели Оранмора в суде? Персонаж, достойный Диккенса. Ярко выраженный акцент, толстое, пухлое, чисто выбритое лицо, не всегда безупречно чистые большие руки могли привести в восторг любого карикатуриста. Вскоре выяснилось, что он полагался на вердикт в пользу своего клиента на основании двух существенных моментов, и сосредоточил всё своё мастерство на доказательстве их истинности.

Первым моментом был вопрос времени, Джон О'Нил, допрошенный Оранмором, без колебаний заявил, что передал завещание мистеру Персивалю в одиннадцать часов утра. После этого выдающийся адвокат вызвал в ложу для дачи свидетельских показаний тех самых юристов, в руки которых обвиняемый незамедлительно передал завещание. И мистер Баркстон, известный солиситор с Кинг-стрит, твёрдо заявил, что мистер Персиваль Брукс посетил его контору без четверти двенадцать. Два его клерка подтвердили указанное время. Вследствие вышеизложенного мистер Оранмор утверждал, что в течение трёх четвертей часа мистер Брукс физически не мог успеть отправиться в магазин канцелярских товаров, купить форму для завещания, скопировать почерк мистера Везереда, подпись своего отца, а также подписи Джона О'Нила и Пэта Муни.

Подобную цепь событий следовало запланировать, организовать, воплотить в жизнь и, в конечном счёте, после немалых затруднений, успешно исполнить, но человеческий разум слабо верил в такую возможность.

Судья обеспокоился. Выдающийся адвокат поколебал, но не обрушил его веру в виновность заключённого. Однако оставался ещё один факт, и Оранмор с мастерством драматурга приберегал его для обнародования под самый занавес.

Отмечая малейшие изменения выражения лица судьи, он догадался, что его клиент ещё не находится в полной безопасности, и только после этого представил своих последних свидетелей.

Первой из них была Мэри Салливан, горничная в особняке Фицуильям. Первого февраля кухарка послала её в четверть пятого в комнату хозяина с горячей водой, которую потребовала медсестра. В тот миг, когда она собралась постучать в дверь, мистер Везеред вышел из комнаты. Мэри застыла с подносом в руке. В дверях мистер Везеред повернулся и достаточно громко сказал: «Не нужно волноваться и тревожиться, постарайтесь успокоиться. Ваше завещание находится в безопасности у меня в кармане. Ничто и никто не сможет изменить в нём ни единой буквы, кроме вас».