Старики

Посвящается «Пенни» – капралу Джону Пеннингтону, военному фотокорреспонденту, военнослужащему 1-ой дивизии морской пехоты США, павшему на поле боя 9 июня 1968 г.

Прощальное слово солдату

Прощай же, солдат,
С тобой мы делили суровость походов,
Быстрые марши, житье на бивуаках,
Жаркие схватки, долгие маневры,
Резню кровавых битв, азарт, жестокие грубые забавы,
Милые смелым и гордым сердцам, вереницу дней, благодаря тебе и подобным тебе
Исполненных войной и воинским духом.
Прощай, дорогой товарищ,
Твое дело сделано, но я воинственнее тебя,
Вдвоем с моей задорной душой
Мы еще маршируем по неведомым дорогам, через вражеские засады,
Через множество поражений и схваток, зачастую сбитые с толку,
Все идем и идем, все воюем – на этих страницах
Ищем слова для битв потяжелее и пожесточе.

Уолт Уитмен, «Барабанный бой», 1871

Дух Штыка

Я думаю, Вьетнам заменил нам счастливые детские годы.

– Майкл Херр, «Депеши»

Морской пехоте нужно несколько хороших парней...

Рекрут сообщает, что его зовут Леонард Пратт.

Комендор-сержант[1] Герхайм бросает мимолетный взгляд на тощего деревенского пацана и тут же перекрещивает его в Гомера Пайла[2].

Похоже, он так острить пытается. Никому не смешно.

Рассвет. Зеленые морпехи. Три младших инструктора вопят: «СТАНОВИСЬ! СТАНОВИСЬ! НЕ ШЕВЕЛИТЬСЯ! НЕ БОЛТАТЬ!» Здания из красного кирпича. Ивы с ветвями, увешанными испанским бородатым мхом. Длинные нестройные шеренги потных типов гражданского вида, стоят навытяжку, каждый на отпечатках ботинок, которые желтой краской ровно проштампованы на бетонной палубе.

Пэррис-Айленд, штат Южная Каролина, лагерь начальной подготовки рекрутов морской пехоты США, восьминедельный колледж по подготовке типа крутых и безбашенно смелых. Выстроили его посреди болот на острове, ровно и соразмерно, но выглядит он жутковато – как концлагерь, если б кто сподобился построить его в дорогом спальном районе.

Комендор-сержант Герхайм сплевывает на палубу.

– Слушать сюда, быдло. Пора вам, гнидам, уже и начать походить на рекрутов корпуса морской пехоты США. И не думайте даже, что вы уже морпехи. Пока что вам всего лишь синюю парадку выдали. Или я не прав, дамочки? Ничем помочь не могу.

Маленький, жилистый техасец в очках в роговой оправе (его уже успели прозвать Ковбоем) произносит:

– Джон Уйэн, ты ли это? Я ли это? – Ковбой снимает серый с голубым отливом «стетсон» и обмахивает вспотевшее лицо.

Смеюсь. Проиграв несколько лет в школьном драмкружке, я научился неплохо подражать голосам. Говорю в точности как Джон Уэйн[3]:

– Что-то мне это кино не нравится.

Ковбой смеется. Выбивает свой «стетсон»[4] о коленку.

Смеется и комендор-сержант Герхайм. Старший инструктор – это мерзкое коренастое чудище в безукоризненном хаки. Целясь мне пальцем промеж глаз, говорит:

– К тебе обращаюсь. Вот-вот – к тебе. Рядовой Джокер[5]. Люблю таких. Такой вот запросто к тебе домой припрется и сестренку трахнет.

Скалится в ухмылке – и вдруг его лицо каменеет.

– Тебе говорю, гандоныш. Ты мой. Весь – от имени до жопы. Приказываю. Не ржать. Не хныкать. Учиться всему на раз-два. А научить я тебя научу.

Леонард Пратт расплывается в улыбке.

Сержант Герхайм упирается кулаками в бока.

– Если вы, дамочки, выдержите курс начальной подготовки до конца, то уйдете с моего острова как боевые единицы, служители и вестники смерти, вы будете молить господа, чтоб он даровал вам войну – гордые воины. Но пока этот день не наступил – все вы отрыжки, гандоны и низшая форма жизни на земле. Вы даже не люди. Куча говна земноводного – вот вы кто.

Леонард хихикает.

– Рядовой Пайл думает, что я шучу. Он полагает, что Пэррис-Айленд – штука

посмешнее сквозного легочного ранения.

Лицо деревенщины застывает с тем невинным выражением, какое происходит от вскармливания овсяной кашей.