Старики

Пару минут спустя Бешеный Граф говорит: «Хряки не звери. Мы просто делаем свое дело. В нас то стреляют и мажут, то стреляют и попадают. Гуки тоже хряки, как и мы. Они воюют, как и мы. У них есть свои крысы-служаки, которые правят их страной, и у нас есть крысы-служаки, которые правят нашей. Но, по крайней мере, гуки – это хряки, как и мы. Вьетконг – другое дело. ВК – это такие высушенные старые мамасаны с ржавыми карабинами. А с СВА мы дружим. Мы друг друга убиваем, это само собой, но мы друзья. Мы круты. – Бешеный Граф швыряет пустую пивную бутылку на палубу и берется за свое духовое ружье „Red Rider“. Он стреляет из него в бутылку, и пулька отлетает от бутылки со слабым „пинг!“. – Мне эти коммуняки нравятся, серьезно говорю. Хряк хряка завсегда поймет. В замечательное время живем, братаны. Мы веселые зеленые гиганты, мы бродим по земле с оружием в руках. Нам никогда уже не доведется повстречать людей лучше, чем те, кого мы здесь сегодня замочили. После ротации в Мир нам будет не хватать людей, в которых действительно стоит пострелять. Надо создать правительство, которое работало бы для хряков. Хряки смогли бы привести этот мир в порядок. Я ни разу еще не встречал хряка, который не пришелся бы мне по душе, кроме Звера».

Я говорю: «Хрен когда. Смысла нет. Давайте лучше спасать Вьетнам от местного народа. Нет сомнений, что они нас любят. Знают, что если не будут любить, мы их убьем. Возьмешь их за яйца – умы и сердца подтянутся».

Донлон говорит: «Ну, теперь мы богатые, пива у нас боку и хавки боку. Вот только Боба Хоупа не помешало бы».

Я поднимаюсь. Пиво ударило мне в голову. «Сейчас Боба Хоупа покажу». Делаю паузу. Ощупываю лицо. «О, блин, нос у меня маловат». Редкие смешки.

В сотне ярдов от нас тяжелый пулемет выпускает длинную очередь. В ответ слышна нестройная пальба из автоматов.

Начинаю вечер пародии.

– Друзья, меня зовут Боб Хоуп. Уверен, вы все помните, кто я такой. Я с Бингом Кросби в нескольких фильмах снялся. А во Вьетнам приехал вас развлечь. Там, дома, о вас не настолько заботятся, чтобы вернуть в Мир, чтоб вас больше не мочили, но все-таки о вас там не забыли и шлют сюда юмористов, чтобы вы, по крайней мере, могли помереть с улыбкой. Ну, слышали анекдот про ветерана из Вьетнама, который приехал домой и сказал: «Смотри, мама, а рук-то нет!»

Отделение смеется. Потом просят: «Джона Уэйна давай!»

Начинаю рассказывать отделению анекдот своим фирменным голосом Джона Уэйна:

– Остановите, если уже слышали. Жил да был морпех, весь на стальных пружинах, полуробот – дико звучит, но правда – и каждое движение его было из боли, как из камня. Его каменная задница вся была побита и переломана. Но он только смеялся и говорил: «Меня и раньше били и ломали». И, естественно, было у него медвежье сердце. Доктора поставили диагноз – а сердце его продолжало биться несколько недель спустя. Сердце его весило полфунта. Его сердце перекачивало семьсот тысяч галлонов теплой крови через сто тысяч миль вен, и работало оно усердно – так усердно, что за двенадцать часов нарабатывало столько, что хватило бы шестидесятипятитонный вагон на фут от палубы поднять – так он говорил. Мир не даст пропасть зазря медвежьему сердцу – так он говорил. Его чистую голубую пижаму многие награды украшали. Он был живой исторической легендой, которая в мастерскую зашла, чтоб подремонтироваться. Он не унывал и здорово держался. И вот однажды ночью в Японии жизнь его ушла из тела. И была она черна – как вопросительный знак. Если вы можете сохранять голову на плечах, когда все вокруг теряют головы – возможно, вы неверно оценили ситуацию. Остановите, если уже слышали...

Никто не отвечает.

– Эта война все мое чувство юмора загубила, – говорю я. Присаживаюсь на корточки.

Ковбой кивает. «Именно так. Я уже просто дни считаю, просто считаю дни. Сто дней до подъема, и я окажусь на большой серебристой Птице Свободы, полечу в Мир, в свой квартал, в штат Одинокой Звезды, обратно в Большую лавку. Я буду весь в медалях. И буду я цел и невредим! Ведь если ранят, то отправляют в Японию. Тебя отвозят в Японию, и кто-то там прицепляет увольнение по медицинским показаниям к тому, что от тебя осталось, и вся такая прочая хрень».

– Лучше уж пускай меня замочат, – отвечаю я. – Берите калек на работу – на них смотреть прикольно.

Ковбой ухмыляется.

С.А.М. Камень говорит: "Мне мама часто пишет о том, какой храбрый мальчик ее С.А.М. Камень. С.А.М. Камень – не мальчик, он личность. – Он отпивает пива. – Я знаю, что я личность, потому что знаю, что Санты Клауса нет. И этого долбанного рождественского кролика нет. Знаете что? Там, в Мире, мы думали, что будущее всегда лежит

себе спокойно и надежно где-то в маленькой золотой коробочке. Ну, а я буду жить вечно. Ведь я С.А.М. Камень."

Бешеный Граф хрюкает. «Слышь, Шкипер, может, в твой дробовик травы напихаем, да попыхаем через ствол?»

Мистер Недолет отрицательно мотает головой. «Не может, Бешеный. Мы выдвигаемся очень skoch».

Донлон разговаривает по радио. «Сэр, начальник запрашивает командира».