Старики и Бледный Блупер

Ф-воп! Ф-воп! Ф-воп! И мы оставляем землю позади, а снаружи темень, и я, по ту сторону этой тьмы, вижу сны и не чувствую себя несчастным, потому что знаю: что посеешь, то и пожнешь, и что будет, уже не за горами. Братья Нгуен с оставшейся в живых близняшкой Фуонг, и Ба Кан Бо, и Дровосек, и Боеболка, и командир Бе Дан, и жители деревни Хоабинь выйдут из джунглей, чтобы возобновить борьбу, потому что это их земля, а мы по ней топчемся.

Я качаюсь на волнах теплого сна и воспоминаний, и меня греет мысль о том, что не успеет взойти солнце, как Дровосек с командиром Бе Даном вернутся в деревню, расставят часовых, перевяжут раненых и похоронят мертвых. И мертвые останутся навеки среди живых, уснув в священной земле, богатой и плодородной, удобренной кровью и костями предков.

Дровосек и командир Бе Дан сделают все как надо. А потом они вдвоем пойдут искать Сонг.

* * *

Медэвак грохочет в ночном воздухе как летающий товарняк. Ветер такой приятный, прохладный и чистый. Сквозь долбежку лопастей до нас доносится огонь из автоматического оружия, откуда-то далеко снизу.

Мы обгоняем другие чопперы, и кто-то включает освещение. В качающемся чреве «метелки» раненые льнут друг к другу в темноте, облитые тусклым красным светом габаритных огней.

Улетая из холодного РВ, мы глядим через открытую грузовую дверь на звезды — детишки-убивцы с окровавленными бурыми лицами. Наши лица покрыты масками из пота, грязи и дыма. Мы полуобнажены, штаны и ботинки срезаны санитарами, большие белые медицинские жетоны для раненых прикреплены к полевым курткам, на лбах начерканы стеклографом грубые красные буквы «М». Мы представляем собой шайку усталых, оборванных хряков, завернутых в грязные пончо и изрешеченных в хлам.

Мы щурим глаза, но не дергаемся, когда холодный ветер с силой врывается через открытую грузовую дверь и хлещет нас по лицам грязными перевязочными бинтами, и стреляет холодными каплями крови, которые пронизывают воздух как пули.

Чоппер попадает в нисходящий поток, и неожиданно возникшая тяга за вертолетом с силой дергает за болтающиеся белые полевые перевязки, и несколько окровавленных бинтов вытягивает через открытую грузовую дверь, и мы оставляем в небе за собой след из крошек-привидений.

ДИКОЕ МЯСО

История — это кошмар, от которого я пытаюсь проснуться.

Джеймс Джойс «Улисс»

Лишь мертвым дано узреть войну до конца.

Платон

В белой палате для лежачих каталы играют в баскетбол.

Мужчины, не так давно перенесшие ампутацию, играют в баскетбол, учатся управлять новенькими блестящими креслами-каталками. Научишься играть в баскетбол, сидя в каталке — сможешь делать почти все прочее. Кроме как ходить.

Стоишь, пялясь через стеклянную дверь на энергичных ампутированных, а медсестры дотягиваются до тебя из беззвездных пустот. Доктора и сестры зовут ампутированных «ампами» или «ампушками». Сами ампутированные, что вроде как поближе к реальности, халявы не признают и предпочитают называть себя калеками.

Калеки — это куски людей с подключенными к ним мозгами; по странному стечению обстоятельств они до сих пор живы, это безоружные мужчины, которые ушли когда-то на войну и вошли в контакт с вражеским взрывным устройством, им так не повезло: убило лишь наполовину. Если страдания и впрямь облагораживают душу, то война во Вьетнаме облагородила калек дальше некуда.

* * *

Крутые медсестры заставляют вернуться в собственную палату и улечься на шикарную чистую шконку. Шконка такая мягкая, что лежать на ней неудобно, после года спанья на тростниковой циновке в углу хижины Дровосека во вьетнамской деревне Хоабинь. Три месяца провалялся на этой шконке, в положении для стрельбы лежа, застыв по стойке «смирно», как примерный морпех — овощ, дожидающийся своей очереди быть опущенным в рагу.

Справа по борту сексуальная медсестра протирает губкой Морпчелу, парализованного по рукам и ногам. Морпчела выложен напоказ в чистой голубой пижаме как манекен из одежного магазина. Медсестра с губкой — лейтенант (мл.) Одри Браун. Все в палате, у кого остались ноги, мечтают ей запердолить, а у кого остались руки — замацать.

Действие укола дарвона, впрыснутого в парализованного по рукам и ногам Морпчелу, кончается. У него уже начинает болеть нос, потому что в нос ему до отказа напихали пластмассовых трубок. Челюсть стянута проволокой. И о боли своей он может поведать лишь глазами. Медсестры реально строго за ним следят, потому что веселиться ему не с чего, и они считают, что он может попытаться сам себя убить, откусив язык и его проглотив.

Госпиталь ВМС «Йокосука», что возле Йокогамы на берегу Токийского залива в Японии, провонял спиртом. Спишь, опуская голову на подушку, надутую черным воздухом, накачанную болеутолителями. На завтрак дают глюкозу, а ты представляешь себе, что ешь яичницу.