Старики и Бледный Блупер

Вечером накануне выхода в поход на Юг мы устроили празднество, рис приправили грибами и шинкованной рыбой. Мы даже выпили по паре банок пива, которое тайком протащили в лагерь. Послушали марионеточное радио, приняв меры, чтобы нас не поймали политруки, которые боялись, что нам может запудрить мозги пропаганда сайгонского бандитского режима. Если бы нас поймали, то политруки бы нас покритиковали.

Мы с товарищами купили карманные ежедневники, чтобы записывать подробности нашего исторического похода и писать стихи во время долгого пути на Юг, навстречу почти неминуемой смерти. Мы знали, как ценны будут наши записи для потомков после того как нас убьют в бою. Мы думали лишь о том, что будем сражаться до тех пор, пока нас не убьют. Мы были преданы делу спасения народа, которое очень свято.

Мы вырезали посохи и украсили их нашим девизом: "Живи по-геройски, со славой умри".

Мы шли и шли, казалось, что тысячи километров подряд. Мы видели, как маршируют и поют бодойские батальоны. Мы тоже пели. В горы, с гор, по едва заметным тропам, по мощеным дорогам, по джунглям — мокрым, зеленым, мрачным.

Пока мы шли по джунглям, труднее всего было переходить через реки и ручьи. Ноги были вечно мокрые, больные. Любой порез заражался. Пиявки были нашими постоянными спутниками.

Повсюду работали трудовые бригады Данконга, починяя Стратегическую тропу, которую иногда называли «Дорога Труонг Сон». Пиратские самолеты бомбили тропу каждый день, то где-то рядом с нами, то далеко от нас. Но ничто не замедляло поток велосипедов-верблюдов — китайских велосипедов, на каждом из которых было до тысячи килограммов военного груза.

Ели мы на пунктах питания, горячий рис, который варился в больших чугунных горшках. Мы видели госпитали, обширные базы снабжения, пушки-зенитки. Тысячи работников и бойцов жили по всей Стратегической тропе, помогая реке из батальонов Народной армии, которые шли на Юг. Продукты хранились в воронках от бомб, накрытых брезентом.

Росло число потерь от дизентерии. На второй неделе двое бойцов погибли под бомбами. Люди падали от жары — мы оставляли их в подземных госпиталях. Некоторые догоняли нас позднее, но некоторые умирали.

Я обрабатывал раны, выдавал лекарства, и регулярно проверял у каждого ноги, чтобы не было джунглевой гнили.

Полбатальона болели малярией. Помню, как целый день шел с такой температурой, что тело мое продвигалось вперед, а мозг в это время не работал.

К третьей неделе мы шли уже по джунглям, подвергшимся сильным бомбежкам, через сожженные, почерневшие влажные леса. Повсюду были воронки от озерных бомб, и мы видели жуткие места, где зачахли и умерли все деревья, все растения и вообще все живое.

На пятой неделе американские пиратские самолеты сбросили с неба огонь, и многие бойцы сгорели заживо. Огонь высосал воздух из легких, и я потерял сознание. Когда я очнулся, вместо деревьев торчали обугленные, дымящиеся пни, а у меня были ожоги на руках, на лице, на ладонях.

Два дня мы хоронили погибших, а потом собрали амуницию и продолжили поход. Мы шли по прекрасному лесу. На сотнях деревьев были вырезаны тысячи и тысячи имен бойцов, прошедших до нас. Когда мы отошли от этого необычного зрелища, то вырезали на деревьях и наши имена. Мы устали, но хотели вдохновить наших братьев, которые пойдут по нашим стопам, когда мы с честью упокоимся рядом с нашими предками… В тот день наш взводный сержант наступил на сусличью нору и сломал себе ногу.

На шестой неделе нас бомбили ежедневно, иногда и не по разу за день. Мы так устали, что почти что ждали налетов — можно было полежать. Начались муссонные дожди, хотелось домой. К этому времени малярия мучила почти всех в батальоне, кого больше, кого меньше, и многих товарищей солдат пришлось оставить позади. Теперь мы теряли людей ежедневно — из-за малярии, дизентерии, вражеских бомб и ран. Двое бойцов умерли от змеиных укусов. Тигры пожирали покойников. Мы не могли заснуть, потому что глаза распухали от укусов москитов. По ночам слышно было, как плачут товарищи солдаты.

Пунктов питания больше не было. Мы ели дикие плоды, орехи и ягоды, даже корешки. Иногда командиры разрешали нам добыть рыбы с помощью гранат. Разводить костры было запрещено, поэтому рыбу мы ели сырой.

Теперь уже продукты доставлялись нам в малых количествах бойцами Фронта из деревень, подобных Хоабини. Без этих продуктов, которые вырастил народ, а женщины и дети перенесли на спине через вражеские позиции, мы с товарищами помирали бы от голода.

Сотни хлипких бамбуковых мостиков, переброшенных через сотни вонючих ручьев, начали сливаться в один долгий черно-зеленый сон. Ничто уже не оживляло монотонности джунглей, кроме могильных холмиков и скелетов у тропы. Шли мы только по ночам. Днем мы спали глубоко под землей в прохладных сырых тоннелях и слышали непрерывный гул от бомб, пушек и летающих боевых машин.