Старики и бледный Блупер

Отделение в колонну по одному выходит за проволоку. Мы не обмениваемся шутками с сонными часовыми, которые расставлены по блиндажам, сооруженным из мешков с песком, бревен, притащенных из джунглей, и листов оцинкованной жести. Мы не обращаем внимания на сотни солдат из 26-го полка морской пехоты, которые рассыпались по всему периметру, приготовившись выступить на операцию «Золото». Наше отделение возглавляет батальонную колонну. Мы не обращаем внимания на мины «Клеймор», на изъеденные ржавчиной банки из-под «Кока-Колы» с камушками внутри, которые развешаны на проволочных спиралях, на красные алюминиевые треугольники с предупреждениями о минах, нанесенными по трафарету, на траншеи, заваленные всяким барахлом, на засранные ячейки с полчищами мух, на горы гильз от гаубичных снарядов.

На этот раз никто не отдает честь Бедному Чарли. Бедный Чарли — это обгоревший дочерна череп. Наш пулеметчик Скотомудила установил этот череп на палке в обстреливаемой зоне. Мы уверены, что это череп вражеского солдата, которого сожгло напалмом по ту сторону наших заграждений. На Бедном Чарли все еще красуются мои старые войлочные ушки Мыша-Мушкетера, которые уже начали покрываться плесенью. Я смеха ради примотал эти уши проволокой на Бедного Чарли. Пока мы топаем мимо, я заглядываю в пустые глазницы. Жду, не вылезет ли белый паук. Черное, четко очерченное лицо смерти улыбается нам своими обугленными зубами, костяшками, которые застыли в оскале навсегда. Бедный Чарли всегда над нами смеется, как будто ему известен некий смешной секрет. Явно знает он побольше нас.

Позади нас на высоте вертолеты снабжения шлеп-шлепают к земле как гигантские кузнечики, среди минометных снарядов, раздирающих стальной ковер аэродрома.

Заряжаем оружие.

Погружаем мысли в ноги.

На пеньке в лесной полосе кто-то приколотил кусок патронного ящика, на котором сквозь стелющийся туман чернеется: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Мы уже не смеемся над этим и не отрываем глаз от тропы. Мы сто раз видели этот знак и согласны с тем, что там написано.

Встречаем ребят из девятой роты третьего батальона пятой дивизии, которые топают домой из ночных засад. Говорят, никто не вляпался. Вьетконг не появлялся. «Отлично», — приходим мы к общему мнению. Достойно, говорим, потом интересуемся, дают ли их сестренки. В ответ они говорят, что выставят нам пива, если мы пообещаем в штаны себе нассать, а если не будет получаться, мы должны послать им письмо и позвать на помощь.

Восходит солнце.

* * *

Доходим до последнего поста подслушивания, где дежурят два человека. Ковбой машет рукой, и Алиса становится в голове колонны.

Алиса — это черный колосс, африканский дикарь, голову он обмотал косынкой из куска зеленого парашютного шелка, чтоб на лицо не стекал пот. Каски он не носит. На нем жилет из шкуры бенгальского тигра, которого он похерил как-то ночью на высоте 881. На шее ожерелье из вудуистских костей — куриных косточек из Нового Орлеана. Он сам прозвал себя «Алиса», в честь своей любимой пластинки — «Ресторан Алисы» Арло Гатри[114]. Ковбой называет его «Черным корсаром», потому что в левом ухе Алиса носит золотое кольцо. А Скотомудила зовет Алису «Туз пик», потому что Алиса вставляет карты из покерной колоды в зубы официально засчитанных убитых им солдат противника. Я же предпочитаю называть его «Джангл Банни»[115], чтобы лишний раз позадирать Алису, который отличается не на шутку зверским нравом.

Через плечо у Алисы перекинута синяя холщовая хозяйственная сумка. Синяя холщовая хозяйственная сумка набита гуковскими ногами, которые страшно воняют.

Алиса коллекционирует солдат противника, сначала он их убивает, а потом отрубает им ступни.

«Чисто!» — машет рукой Алиса. На руках у него перчатки из свиной кожи, чтобы мозолей не было. Своим мачете он прорубает путь через джунгли.

Ковбой машет рукой, и мы продолжаем топать по тропе, по-индейски, след в след.

Ковбой сходит с тропы, поправляет на переносице дымчатые очки, которые выдают в морской пехоте. В этих дымчатых очках Ковбой похож не на головореза, а на корреспондента школьной газеты, кем он и был меньше года назад.

* * *

Топать по тропическому лесу — все равно, что взбираться по лестнице из дерьма в огромной оранжерее, выстроенной людоедами-великанами для растений-гигантов. Рождение и смерть слились тут в извечном хороводе, и новая жизнь кормится гниющими останками старой. Черная земля прохладна и сыра, и растительность сверхестественных размеров усыпана каплями влаги. Однако воздух здесь плотен и горяч, потому что тройной листовой покров не дает влаге улетучиваться. Листовой покров, образованный переплетенными ветвями, настолько густ, что солнечный свет просачивается сквозь него только редкими и тусклыми столбами, как на рисунках для для воскресных школ, изображающих Иисуса, беседующего с богом.

Черными драконьими зубами вздымаются над нами горы, мы топаем. Мы топаем по тропе дровосека, вверх по склонам из арахисового масла, по валунам в пятнах мха, в зеленую духовку кухни господней, направляясь в негостеприимную индейскую страну.