Старики и бледный Блупер

Жители Хоабини, землепашцы, по колено залезшие в чековую грязь, работают в желтой солнечной духовке день напролет, от рассвета до заката, и при этом и болтают, и смеются. Иногда поют. Мужчины, женщины и дети работают в гармонии с Кса, землей, потому что притяженье земли велико. Там, в Мире, фермеры встречаются все реже, как и ковбои, и американцы не уважают больше ни землю, ни тех, кто трудится на ней. В Хоабини древний союз прошедших веков, земли и землепашцев по-прежнему крепок.

* * *

Пацан-посыльный прибегает по дамбе — мальчонка в линялой желтой футболке с надписью «ЭЛВИС — КОРОЛЬ». Он вручает Дровосеку крохотный конверт.

Дровосек благодарит юного посыльного, вскрывает конверт, одобрительно кивает, пишет шариковой ручкой краткий ответ на обороте конверта и возвращает конвертик мальчику.

Мальчик отдает честь и беглым шагом выдвигается по дамбе.

Пацаны-посыльные целый день прибывают вот так к Дровосеку, каждый час или вроде того.

* * *

По три-четыре раза в день артиллерийские снаряды пропарывают небо над нашими головами и пыхтят себе дальше поражать какую-нибудь цель в горах. Мы не обращаем на них внимания — разве что недолет порой случится.

По нескольку раз в день мы слышим шум от приближающихся вертолетов. Но вертолеты беспокоят нас лишь тогда, когда подходят группами, чересчур близко или чересчур быстро. Ни от чего кровь не стынет в жилах так быстро, как от вида черных теней этих машин с десантниками… Стоит нам побежать — и мы уже Ви-Си, и они откроют по нам огонь. Будем стоять на месте — мы дисциплинированные Ви-Си, и они все равно откроют по нам огонь.

А уж когда вертолеты идут в атаку и намереваются сесть, они саранче подобны. Приземлись тут вертолет без поддержки, и жители деревни кормить бататом его не станут.

Сотня рассерженных жителей деревни повиснут тяжким грузом на тонких лопастях и будут висеть, пока лопасти не искривятся, не изогнутся и не сломаются. Они будут молотить по хрупкому алюминиевому фюзеляжу деревянными мотыгами и граблями. Пулеметчика беспощадно искромсает секущая волна ножей для уборки риса и мачете. Голыми руками жители деревни раздерут треснувший плексигласовый фонарь, а потом будут молотить по шлему пилота, колотить и резать его камнями и полевыми инструментами, пока темно-зеленый светофильтр перед лицом пилота не станет черным от крови.

* * *

В полдень мы обедаем, еду нам приносят в плетеных корзинах из деревни симпатичные девчонки-подростки, близняшки Фуонг, Белая Роза и Желтая Роза.

Поедая рыбу с рисом, я вспоминаю, как мы с папой, пропахав все утро на зловредном муле, ели обычно на обед сендвичи из кукурузного хлеба с помидорами и майонезом, салат из коричневого бумажного пакета, и запивали колодезной водой из мэйсонских банок.

Я гляжу, как Дровосек пьет рассол из тыквенного черпака, такого же, как те тыквенные черпаки, что были во времена моего детства у нас на ферме, и вижу, что руки Дровосека такие же, как у моего отца, все в мозолях и шрамах, но эти руки способны нащупать жизнь в доброй земле и крепкую силу в деревянном полене.

Одна из двойняшек Фуонг дает мне закупоренный кокос. От улыбки на ее лице появляются ямочки, от вида которых способен растаять асбестовый кирпич. У обеих двойняшек Фуонг круглые довольные лица, безукоризненно румяные, черные волосы заплетены в косички, они хихикают по поводу и без. Сегодня на обеих черные пижамные шаровары и одинаковые розовые рубашки. Я поднимаю кокос, зажав его в горящих, натертых руках.

Я пью вкуснейшее кокосовое молоко долгими глотками, шумно поглощая прохладную сладкую жидкость.

Близняшки Фуонг идут дальше по дамбе и раздают кокосы братьям Нгуен — Моту, Хай и Ба. Близняшки Фуонг вовсю краснеют и хихикают, а жители деревни добродушно дразнятся, посвистывая им вослед. Деревенские свахи совсем уж умотались, но никак не могут разрешить важнейшую математическую задачку: как разделить трех братьев Нгуен на двух двойняшек Фуонг.

Я вытираю пот с лица банданой Фронта Освобождения. Забираюсь на дамбу и растягиваюсь на ней. В спине пульсирует боль. Я сосредоточиваюсь. Я игнорирую боль. В Пэррис-Айленде, во время начальной подготовки бойцов морской пехоты, ганни Герхайм, наш старший инструктор, учил нас, что боль есть всего лишь иллюзия, и существует только в воображении.

Сосредоточиваясь, слышу громыхающий голос сержанта Герхайма: «Всем в кубрик, быдло. В кубрик! В кубрик! Тупорылые безголовые залупогрызы хмыри гниды, хуже опарышей! Так, девчонки, рундук на пле-чо! Резче! Повторять за мной: «Мы — кружок девчачий, маршировать не можем».

В Пэррис-Айленд бы сейчас. В Пэррис-Айленде было как на курорте.

* * *

Я поднимаюсь, проглатываю последний кусочек рыбы с овощами, и в это время приглушенное жужжанье, доносившееся откуда-то с горизонта, оборачивается самолетом целеуказания «Бэрд Дог». Маленькая оливково-коричневая «Цессна» стрекочет как в замедленном воспроизведении над рисовыми полями, оружия на нем нет — так, чуток дневной ВР, визуальной разведки.