Старина четвероног

Редактор что-то растерянно пробурчал, интервью окончилось.

Возможно потому, что я сам долго сомневался, меня потрясло то обстоятельство, что зарубежные ученые отнеслись к сообщению с полным доверием. Один видный американский ученый написал мне, что поздно вечером ему позвонил редактор известной газеты: из Южной Африки сообщили о поимке живого целаканта. Редактор считал, что это миф. Ученый спросил, кто назвал рыбу целакантом. Некто Смит.

Дж. Л. Б. Смит?

Да.

—В таком случае думаю, что вы можете спокойно печатать это сообщение.

Изучив предварительно основные черты внешнего строения, я составил схематическое описание целаканта и вместе с фотографией послал в лондонский «Нэйчер», который поместил мое сообщение в номере от 18 марта 1939 года. Если у кого и оставались сомнения, то статья их разрушила и похоронила. Больше никто не сомневался, даже в моей собственной стране.

Я послал образец чешуи в США одному своему другу, ученому. В ответном благодарственном письме он писал, что получил чешую во время какого-то торжественного ученого заседания. Поднялся такой переполох, что заседание чуть не сорвалось.

После опубликования в газетах ко мне письменно, по телефону и лично стали обращаться с самыми неожиданными вопросами. Одна женщина писала, что вычитала из газет о моем интересе к старине, а у нее есть скрипка, которая хранится в семье больше ста лет, — могу ли я определить ценность скрипки, если она ее пришлет? Другие предлагали всевозможных (поддельных) морских уродов, редкие раковины и так далее. А один человек, ссылаясь на древнюю «пиратскую» карту, уговаривал меня войти в долю экспедиции за сокровищем в центре Дурбана. И отовсюду поступали сведения о новых рыбах — разумеется, доисторических! В самую напряженную пору меня среди ночи разбудил телефонный звонок из Книсны: один рыбак поймал удивительное животное, одноглазое, с обезьяньим лицом и короткими ногами. Могу ли я немедленно приехать посмотреть? Да-да, сейчас же. Задав несколько вопросов, я высказал предположение, что это «Джекоб» — довольно любопытная рыба, напоминающая акулу. Я не поехал в Книсну; позже, когда рыбу прислали мне, оказалось, что я был прав.

Как раз в это время журналисты «налепили» на целаканта ярлык «недостающее звено», что повлекло за собой немало недоразумений. Архирелигиозные люди резко корили меня за пренебрежение Библией: как я могу говорить несуразицу о каких-то миллионах лет? И разве я не знаю, что эволюционная теория — суть безбожие, богохульная выдумка дьявола, навязанная им неустойчивым душам, чтобы они совращали других с пути истинного? Со всех концов света шли такие письма...

Между тем ученый мир нетерпеливо ждал от меня подробного описания всего, что сохранилось от рыбы, и очень важно было сделать исчерпывающие и точные иллюстрации. Мои учебные и административные обязанности на химическом факультете почти не позволяли мне заниматься целакантом в рабочее время. Учитывая всемирный интерес к моим исследованиям, я мог бы добиться льгот для ускорения работы, но упрямство (быть может, глупое) не позволило мне об этом просить. А так как начальство само не догадывалось пойти мне навстречу, то я с ожесточением продолжал выполнять свою норму учебных часов. Ученые, которые навещали меня или писали мне, выражали свое удивление. Я никак не реагировал, хотя мне и в самом деле приходилось очень трудно.

Ежедневно я вставал в три часа утра и до шести занимался рыбой. Потом ставил все на место и совершал семикилометровую прогулку в окрестностях города. Вернувшись, приводил в порядок записки; в 8. 30, выходя из дому в колледж, отдавал их жене для перепечатки. В перерыв я приходил домой, просматривал материал и возвращал жене для окончательной переписки. В пять-полшестого кончался рабочий день в колледже, и я снова, часов до 10 вечера, занимался целакантом. В будни я спал не больше четырех часов в сутки, зато отсыпался по воскресеньям. Моя жизнь всегда была беспокойной, но на сей раз мне пришлось хуже, чем когда-либо. Все другие дела отошли на второй план. Мы ели, не отрываясь от рукописи, говорили и думали только о целаканте, днем и ночью видели только его. Забыть о нем было просто невозможно, хотя бы из-за запаха. Жена несла такое же бремя, как я, хотя и ждала через три месяца ребенка.

Я не испытывал никаких угрызений совести из-за того, что вел исследования один: у меня было на это право и необходимые знания. И тем не менее я работал над препаратом со смешанным чувством. Великое событие — первым из людей видеть детали черепа современного целаканта, однако утрата всех мягких тканей омрачала мое настроение. Я старался об этом не думать. Беда не была непоправимой, она только усиливала мою решимость найти новые, целые экземпляры. Должны же быть где-то еще целаканты! В глубине моего сознания уже родилась мысль, которая затем заслонила в моей жизни все остальное, — найти родину моего целаканта.