Старинная шкатулка

— Мне так нравится, Танечка. — Он улыбнулся. Не губами. Глазами. Они у него весело и ласково сузились. — Мой папа тоже все время работал. Он был психиатром. Завтра я поеду в деревню Сучки. Странное название, не правда ли? В этой деревне живет старик ста шести лет. И, представляете, еще здоров и крепок. Хорошо слышит и видит. И все делает по дому. Замечательный дед. Я договорился с его внуком. И мы поедем с ним вместе.

К ним подошла немолодая женщина. Одета бедно. Усталый вид.

— Константин Филиппыч, выписали б мне хоть пилюль каких-то. Мне отпуск дали, и я думаю куда-нибудь съездить. К золовке или к племяннику. И мало ли что в дороге.

— Я выписал вам пантокрин. И больше ничего не надо. Хорошее витаминизированное питание. Строгий режим дня. Гимнастика. Прогулки. И все прочее. Ведь мы говорили с вами об этом. И я бы не советовал вам уезжать в отпуск куда-то далеко. Жара. На вокзалах очереди. В вагонах духота. И по дороге вы растеряете все, что получите на юге.

Таня была уверена, что Константин прав. Но он почему-то раздражал ее. Даже его русый чуб казался ей сегодня неприятным. Такой густой-прегустой чуб.

«Да, в нем есть что-то лишнее и в то же время чего-то вроде бы недостает», — раздумывала она, слушая его по-всегдашнему сухой, деловой голос.

— Старик этот просыпается в пять утра. Никакого будильника не надо. А если требуется, может проснуться и в час и в три часа ночи. Ошибается только на минуты. Живые биологические часы. Вот еще одна тема для исследования. Думаю, что мозг человека и через тысячу лет будет загадывать ученым великие загадки. Вчера прочитал интересную статью. Дело было после войны. В одной психоневрологической больнице произошел пожар. И во время этого пожара двое больных неожиданно пришли в себя. Выздоровели.

Таня зевнула, прикрыв рот ладошкой. Ей было скучно. А Константин говорил и говорил:

— Если бы я заболел раком легких или раком желудка и появились метастазы, я бы сделал так: договорился бы с авиаторами, и те сбросили бы меня с парашютом где-нибудь далеко-далеко в тайге. Где нет ни людей, ни дорог. Я бы не взял с собой ни карт и ни компаса. Ни ружья и ни пищи. Разве что перочинный ножичек захватил бы. Я бы не знал, куда мне идти и как спасаться. И дни, недели, проведенные в страшных лишениях, мысли о том, что ты заблудился и, возможно, помрешь и тело твое растащат звери, все это подтолкнуло бы организм на борьбу с болезнью. И рака не будет. Я почему-то уверен, что не будет.

«Плетет, не знай чего», — подумала Таня. Она слушала и не слушала Константина.

В аптеку зашли сразу несколько человек. Таня занялась ими. В ее медлительных, удовлетворенных движениях и в столь же медлительном голосе чувствовалось какое-то безразличие, даже пренебрежение к Петрову. Он это понял, но, когда люди ушли, продолжал с прежним спокойствием:

— Вчера читал пословицы и поговорки о здоровье. Много общеизвестного, вроде того, что долго жуешь — долго живешь. Но вот одна пословица меня поразила: «Если хочешь жить — потягивайся». В народе поняли полезность этого явления, хотя и не осознали глубинной его сути, которая, как я понимаю, состоит в том, что организм человека, как, впрочем, и всякого животного, избавляется от шлаков. И меня интересуют шлаки. Великая среди великих проблема.

«Господи, как это все надоело», — опять подумала Таня. Будто откуда-то издалека доносился до нее сухой, деловой голос. Обрывки речи:

— Наука будущего главный упор будет делать на сопротивляемость организма. Надо всемерно усиливать эту сопротивляемость… Мне сказали, что Терентий Мальцев любит ходить босиком. Ему уже девяносто лет. Это известный полевод. Так вот, Мальцев говорит, что ходить босиком очень полезно. Об этом тоже стоит подумать. О необходимости заземления говорит в своей книге «Активное долголетие» и академик Микулин.

«Хоть бы кто-нибудь зашел. Ну, зайдите же кто-нибудь!» — молила она.

— Задумывались ли вы над тем, почему многие больные без страха встречают смерть? Исчезает надежда на выздоровление. Больным овладевает депрессия. А постоянная депрессия — это предвестник смерти.

И Таню будто прорвало:

— Эх, Константин Филиппович, Константин Филиппович! Подумали бы лучше о квартире.

— О какой квартире?

— А то живете бог знает где. Да и… — Она замялась. — Извините меня. И одеты вы как-то… Костюм модный. А вот туфли стариковские. Такие сейчас уже никто, кроме стариков, не носит.

— А какое мне дело до того, что не носят. Чехов говорил…

— Вы уж извините меня, пожалуйста.

Да, он был безразличен к одежде, как и многие очень занятые люди.

— Чехов говорил, что покой и довольство человека не вне его, а в нем самом. — Петров заулыбался. — Что с вами, Таня? Я зайду к вам часов в восемь. И мы поговорим обо всем. Хорошо?

— Нет! Я сегодня иду к подруге на именины, — соврала она. В ее голосе отчужденность и растерянность.

На другой день он снова зашел к ней, попрощаться перед отъездом.

— Поезжайте, мне-то что, — на этот раз с какой-то злой веселостью проговорила Таня.