Старинные рождественские рассказы русских писателей. Сборник

Темные сосны и ели стоят по сторонам и тянутся ко мне длинными ветвями, кивают мне с какой-то таинственностью снежными вершинами… Скрипя, ползет кибитка по неровной дороге… Мне тепло под шубой… Дремлет старый Савич… Начинаю дремать и я… А в голове в полудреме проносятся воспоминания и картины…

Зимний вечер. Я лежу на широкой изразцовой лежанке. Няня сидит вблизи и, греясь у горячей печки, рассказывает мне сказки… О чем только она не рассказывает! И о золотых дворцах, и о храбрых витязях, о прекрасных царевнах и Иване-царевиче, о высоких деревьях, что растут в далеких землях, и о Жар-птице, живущей на этих деревьях… Серый волк похищает прекрасную царевну; отец и мать горько плачут о ней, а волк хлоп о землю — и превращается в красавца писаного, славного витязя. Вот злая мачеха хочет извести нелюбимую падчерицу; благодарная мышка помогает девушке, и девушка делается королевой, прощает злую мачеху и берет ее к себе во дворец…

И одна сказка тянется за другою.

Но вот мои мысли путаются и обрываются… Исчезает вся картина: и детская с изразцовой печкою, и няня со своим чулком. Предо мною большая комната, вся залитая огнем.

А посредине комнаты елка, увешанная разноцветными свечами и фонариками, убранная нарядно игрушками, фруктами и фольговыми безделушками. Я вместе со сверстниками суетливо хлопочу около елки. Сколько удовольствия! Какое славное время эти рождественские праздники! Как я рад всегда им! И вот опять они… Опять будет елка… И уж совсем не та, что прежде. «Учись хорошенько, я сделаю тебе елку на удивленье», — писал мне дед. «Да, Шура, — прибавляла от себя матушка, — порадуй нас, и мы тебя порадуем».

Я учился хорошо. Я вез свидетельство с отличными отметками. За исключением арифметики, которая мне не давалась, изо всех предметов у меня были пятерки. Одна тройка из арифметики — ничего. И дедушка, и мама будут довольны. Следовательно… О, елка непременно будет роскошная… Да, конечно! Разве мало украшений везу я с собой? Какие свечи! Какие фонарики! А звездочки? Они блестят, точно настоящие… Как славно, как славно! Я и сестрам везу подарки. Это уж от себя. То-то они…

Но тихая езда, легкие покачивания, крепчайший мороз все более и более усыпляют меня. Мысли и образы путаются… Глаза совсем слипаются… Миг — и я уже ничего не сознаю, погруженный в сладкий и глубокий сон.

II

Долго ли я спал, не знаю. Страшный толчок вдруг разбудил меня. Что-то треснуло, кибитка накренилась, и мы остановились.

— Савич, что это?! — в испуге воскликнул я.

— Да вот… это…

Старик тоже вздремнул и недоумевал не меньше меня.

— Яков, что это? — обратился он к ямщику, который уже слез с облучка и, причмокивая, охая и покачивая головою, рассуждал сам с собою.

— Яков, да что случилось?

— Эх ты, беда бедущая! — отозвался ямщик, энергично махнув рукою, и уж только затем удостоил ответом: — Да оглобля переломилась!

— И ехать нельзя?

— Как поедешь, коли вовсе сломалась!

— А веревка?

— Где она? И взять-то негде… ах ты, беда, беда! Что же теперь и делать? Одно остается — ехать верхом.

— Да куда же?

— Куда? Вестимо, на станцию! Захватить сани и перепрячь, а потом и эти подвезем.

— А близко станция? Ты на которую?

— Да почти на середке. Хоть назад, хоть вперед — все едино. Двенадцать верст до обеих.

— Так ведь это двадцать пять верст почти в оба конца, Яков.

— Знамо, так. Да что же делать-то? Надо ехать. Вы уж подождите тут, а я верхом съезжу. Сани захвачу либо веревку поспособнее.

— И чего ты не берешь ее на запас? — заметил Савич с недовольством.

— Да кто ж ее знал! Сколько разъезжал, не было такой оказии. А тут вот на… и оглобля-то здоровая была… оказия!

Он уже влезал на лошадь.

— И ехать-то несподручно… безо всего… Эхма!

Он перекрестился и поскакал.

— Поскорее! — крикнул ему вслед Савич.

— А мы как же? — спросил я, хватая Савича за руку.

— Мы подождем… он — мигом…

— Страшно! — произнес я с дрожью в голосе.

— Ну вот еще! Чего бояться? У меня, барчук, такой револьвер, что любого зверя уложу сразу. А ведь не разбойники же нападут на нас? Их тут нет.

— Все-таки…

— Ничего… Да вы ложитесь, спите себе. Во сне время бежит скоро, и не заметите. А я вот похожу да посижу… Пожалуй, и костерчик разложим… Сабля у меня крепкая… Веток нарубим — живо… Спите, барчук, спите…

Но мне было не до сна.

Мороз между тем все крепчал. Кругом было тихо. Деревья своими вершинами уходили в небесный свод, залитый серебристым сиянием месяца, медленно совершавшего обычное течение. Вокруг него раскинулся блестящий звездный ореол. Деревья сверху и с боков были облиты светом, но он не проникал в чащу, и она пугала своим мраком. Казалось, туда спрятались все лесные чудовища и выжидают только минуты, чтобы выскочить на путника. Мне припомнились нянины сказки и те фантастические рассказы, какие я читал. Услужливое воображение уже рисовало картины… Вот где-то вдали поднялась страшная лохматая голова гиганта-лесовика. Его сверкнувшие глаза быстро обревизовали всю местность, — и он исчез куда-то.