Старины и сказки в записях О. Э. Озаровской

По тюремной ограды на виду ходит, хвое кверху! Курняукнула бы, да кольцо в зубах. А Ванька ей из окна и увидел. Начал кыскать:

— Кыс-кыс-кыс!!

Машка по трубы до Ванькиной казаматки доцапалась, на плечо ему скочила, кольцо подает. Уж как бедной Ванька зарадовался. Как андела, кота того принял. Потом кольцо с пальца на палец переменил. Выскочили три молодца:

— Што, новой хозёин, нать?!

— Нать мой дом стеклянной и мост хрустальной на старо место поставить. И штобы я во своей горницы взелся.

Так все и стало. Дом стеклянной и мост хрустальной поднело и на Русь поташшило. Та царевна со своим дружишком в каком-то месте неокуратно выпали и просели в болото.

А Ванька с мамкой, собака бела, да кошка сера стали помешшаться во своем доме. И хрустальной мост отворотили от царского крыльца и перевели на деревню. Из деревни Ванька и взял себе жону, хорошу деушку.

Скоморох кончил сказку, но, когда легли спать, он долго не унимался, плетя свои небылицы. Так при взрывах неугасающего смеха кончился день третий.

День четвертый. Сказки о матери

В большой горнице воздух стоял спертый и душный. Московка вскочила со своего растрепанного снопа первою и бросилась раскрывать окна: глянул день такой нежный, такой старательный, словно стыдился вчерашних слез и хмурости. Свежий воздух входил и пробуждал к жизни распростертые тела. Быстро умывшись, Московка побежала по сырой, но крепкой тропочке среди неогороженных полей туда, на глядень, как называла зв оницу хозяюшка Александра.

Из окна высунулся косматый Скоморох:

— Бабка! Куда побежала? Я состигу сейчас. Одной не вызнетьсе!

Московка стояла у входа на колокольню недоуменная и растерянная; на лесенке без перил, высоко посередке, зияла страшная дыра: не хватало ступени. Слишком страшно для городских нервов. Но подходил умытый и причесанный Скоморох:

— И куда выгуляла? Бежит по сёжки, как уголейко по печи: станет и задумается. Только усов не хватат! Разгони загадку: маленька коровушка не много доїт, а всем уделит.

И, видя, что Московка задумалась, добавил:

— Разве сейчас не умывалась?

— А, рукомойка!

— Рокомойка, правильно!

— А вот: на устьї, на устьїнском, на угли углинском смешалась вода с песком и розодрался Лука с Петром?

Они уж подымались по лесенке.

— Во кака отг одка: пець, угольё, горшок, суп вареной.

— А эта: был я на копки, был я на топки, был на кружале, был на пожаре, выбросят на улицю, — собаки косья не едят.

По-детски радостно закричала Московка:

— Горшок, горшок!

— Правильно!

Они были около страшного места. Голова кружилась у Московки, и не было сил сделать громадный шаг наверх. Отвратительно! Скоморох, как ребенка, подхватил Московку, поставил на следующую ступеньку и вдруг сказал:

— Эх, баушка, кабы ты была моей матинкой, так бы и носил тебя носком. Всю жись!

Это было очень бурно для северянина, а потому Московка смутилась и, ощущая гордую радость, спросила:

— А твоя мать жива?

— Покойна.

Задал еще загадку, но Московка не поняла, да и понимать было некогда. Они стояли уже на колокольне. Насколько хватал глаз, расстилалось и волновалось холмами хвойное море. Редкими, цветущими островами пятнели деревни с полями и церквами… А налево серебряной широкой дорогой петлила Пинега, то обрываясь, то снова появляясь. И над всем этим голубой купол с множеством легких пробегающих облачков и тучек. Немного ветрено, но так весело, бодро! Захватывающе интересно было угадывать деревни, церкви…

— Вон Карпогорье, Параскева-Пятница, Пиремень, а сюда вон Юбра, Почезерье… и вон, вон вдали что-то мреет… Соколиные глаза Скомороха узрели даже пинежский собор, во всяком случае пятно с горящей точкой. Там был некогда знаменитый волок, — так и называлось селение Волок, — волок между реками: Пинегой и Кулоем. Плыли сверху из резиденции московского воеводы суда на Волок и переволакивались на Кулой, в Кулойский стан, куда по договору с Великим Новгородом уже давно, до существования воеводства, Москва посылала охотников за ловчими птицами. Надо повернуться направо. Отсюда по воздушной линии не так все далеко, как это считается по извилистой Пинеге. Вон Карпова Гора — громадное селение, в напротив, на плоском берегу, деревня Кеврола с дивной черной церковью, чудом деревянного зодчества, построенной 220 лет назад. Эта Кеврола и есть древнейший город Кевроль, который Новгородские ушкуйники обложили данью. Кулой долго был ареной политической борьбы Новгорода и Москвы. Победила Москва. Чудь напирала, и Москва в ограждение учредила в Кевроле Московское воеводство. Весело, привольно жили воеводы, часто сменяясь, ибо Север считался лакомым куском, и сесть на Кеврольское воеводство стремились многие. Жили воеводы жирно и весело. Со свадьбами по образцу царских, с белилами, со стольниками на свадебных пирах, с веселыми скоморохами, с кулачными боями на плоских искусственных горках, с потешными масленичными катаньями.