Старое платье королевы (СИ)

   – Только не нужно устраивать гонения на магов, очень вас прошу! Тот же Данкир – вполне хороший человек, и вообще...

   – Что – вообще? Он вам нравится?

   – Одо, я вас в тот раз не очень больно ударила? - кротко осведомилась я, и он вдруг засмеялся – впервые на моей памяти. - Что забавного я сказала?

   – Ничего. Вы сами делаетесь очень забавной, когда злитесь, потому что не умеете.

   – Злиться не умею?..

   – Ну да. Я это сразу заметил. Вы можете испугаться, расстроиться, обидеться, рассердиться, наконец, но не обозлиться и не разгневаться. Удивительное свойство для девушки, выросшей в приюте.

   – Пансионате, когда же вы запомните!

   – Ну вот, я же говорил. Вы сейчас не злитесь. Немного сердитесь, не более того.

   – Конечно, я же понимаю – вы мне мстите за то, что ко мне прицепилось это ваше «так»!

   – Знаете, я ещё не дошел до того, чтобы мстить девушке, которая годится мне в дочери, тем более из-за такой ерунды.

   Я помолчала, потом сказала:

   – Воспитанницы пансиона не имеют права на такие чувства, Одо. Что получится, если гувернантка или учительница всерьез обозлится и примется кричать на хозяина, его жену и детей и бить пoсуду?

   – Перед гувернанткой рны трепетал весь дом, включая моего отца: она умела гневаться шепотом,и это впечатляло. Словом, не нужно обобщать. Конечно, вас учат держать чувства в узде, но они от этого не пропадают вовсе. Поэтому я буду считать, что вы в самом деле не умеете злиться, пока не увижу доказательств обратного. И довольно болтать, поберегите дыхaние.

   Ступенька за ступенькой ложились под ноги, а конца-края лестницы все не было видно.

Кажется, мы не добрались еще и до середины. Именно там кара настигает самозванцев...

   – Пить хотите? - спросил вдруг Одо, придержав меня за локоть.

   – Откуда вы...

   – Запрещено брать с собой оружие, но никак не фляжку с водой.

   – И не леденцы с орехами, - я показала ему полную горсть сладостей: в дамских платьях довoльно объемные карманы, хотя многие об этом не догадываются. И фляжка у меня тоже была,только я не стала говорить. – рафиня Эттари сказала, они могут поддержать силы.

   – Прекрасно, припасов у нас достаточно, - едва заметно улыбнулся до.

   – Да, но побережем их. Я ещё не хочу есть, а пить... один глоток, хорошо?

   – Хоть десять. Это только для вас.

   – до...

   – Вы полагаете, для себя я ничегo не припас? Не первый раз ведь иду.

   Я чуть не поперхнулась от такого признания. И от удивления тоже: Одо был как-то странно весел. Я подумала бы, что он пьян, но не могла уловить запаха, да и не позволил бы он себе подобного...

   В книгах писали: висельники перед смертью тоже, случается, балагурят и шутят с охраной и палачом – от страха. Неужели даже Одо боится? Не за свою Эву – ее нет больше, не за судьбу Дагнары, просто – за себя самого?

   «Что же он, не челoвек?» – подумала я тогда и снова пошла вверх. Приостановилась еще на мгновение и сбросила туфли. Пропадут – и пес с ними...

   – Что это вы вдруг?

   – Вы когда-нибудь пробовали ходить на каблуках по лестнице?

   Ответа не последовало.

   Не знаю, сколько мы шли. Пробовала считать минуты, но сбилась. Ноги сделались тяжелыми и горели огнем, в висках пульсировало, словно после долгого бега или целой ночи танцев, а мы словно не сдвинулись с места. Все так же сияла впереди бесконечная Лестница, светилась внизу полная народу площадь...

   «Может быть, это и есть кара для самозванцев? – промелькнуло в голове. – Вот так идти и идти – цель где-то впереди, только до нее не доберешься, как ни старайся. А потом упадешь без сил и умрешь: если время здесь идет по-своему, снаружи никто и не поймет, что ты поднимался несколько суток, а не жалкий чаc...»

   – Интересно, кто снимает отсюда тела самозванцев? - это вырвалось само собой.

   – Пишут, они оказываются внизу сами собой.

   – Удобно... Одо, давайте остановимся. Дышать трудно. Присесть ведь нельзя?

   – Не знаю. Я бы не стал рисковать. Лучше так...

   н взял меня в охапку, приподнял – совсем невысоко, но и того хватило, чтобы немного дать отдых ногам. Я обхватила его зa шею и, глядя вниз на столицу, думала: до ведь донес бы меня на руках, если бы мог. Вот только не имел права – ведь это мое Восхождение...

   – Зря вы сняли туфли, – сказал вдруг он.

   Я вывернув шею, проследила за его взглядом: на белом камне ступеней выделялись красные пятнышки. Надо же, я и не заметила, что стерла ноги в кровь... И как это вышло? Ступени такие гладкие, что гляди не поскользнись!

   Одо отпустил меня и приказал:

   – Дайте сюда ногу.

   – Которую?

   – Откуда я знаю, какую именно вы поранили?

   – Я ничего не чувствую, Одо, – созналась я, присмотрелась и добавила: – Но по следам выходит, правую.

   – Вот ее и давайте.

   Он снова склонился передо мной, - ох, как неудобно делать это на лестнице! – поставил мою ногу себе на согнутое колено, осторожно ощупал ступню, мрачно взглянул, когда я невольно хихикнула от щекотки. Потом вынул платок, смочил уголок из фляжки и протер кoжу – щипало ужасно, и я не сразу сообразила, что этo другая фляжка,и в ней вовсе не вода, – и наконец перевязал мне ногу тем же платком и встал.