Старое вино «Легенды Архары»

Как, бывало, на верфи в Заостровье захватывало его вырезывание по фальшборту всяческих наяд и нереид, как затягивало теперь его мебельное дело на фабрике, так тонет он в непознанной до сих пор женской теплоте и пылкой потайной ласке востроносенькой Будёны.

При всём благополучии любовников, при его отвращении к спиртному и тяге к прекрасному, всё же соединение юношеской нежности и доверчивости в его душе со звериной мстительностью, с привычкой к молниеносному ответу на причинённую боль в конце концов приводит к беде.

Как с головы до пят окатывает его любовью, так и ревностью опаливает – сразу до кости.

Он не имеет опыта подобных переживаний, вовсе не знает женщины как существа иной природы. Его обуревает самолюбие, болезненное до извращённости.

Привыкший и на зоне, и на фронте действовать безоглядно в ответ на любое оскорбление, отвечать молниеносно, он дико ревнует к прошлому Будёны.

Это происходит с ним, когда они находятся на клюквенном болоте за десять километров от посёлка.

На завтра, в понедельник, назначен поход в ЗАГС, и глупенькая простодушная Будёна решает очистить душу перед суженым, рассказать о своих предыдущих мужчинах, чтобы предстать перед ним во всей честности и правде.

Он пинком отшвыривает корзину, полную ягод, кровавая россыпь проливается по мхам. Орёт, бьёт кулаком по стволу чахлой сосенки и раненым зверем, матерясь и рыча, метровыми шагами вламывается в лес, уходит, не оглядываясь.

В их комнате крушит всю мебель, разламывает прибор для перманента, с корнем выдирает из потолка шнур электролампочки.

Ночует в сарае.

К утру остывает.

В комнате Будёны не оказывается. Подруги тоже не видели её. И номерка в заводской проходной не висит.

Он кидается на болото, на поиски. Приходит к россыпи клюквы. Кричит. Пытается найти следы. Дотемна до изнеможения мечется по лесам и болотам – нет отклика.

Возвращается с надеждой увидеть её и повиниться. Но проходит ещё одна ночь, а Будёна не объявляется.

Милиция ищет с собаками, но всё напрасно.

Пропала Будёна.

Он берёт расчёт и уезжает в Архангельск.

9

Проходит жизнь…

…Рамщик на лесопилке – жена – дочь – внуки; хор завода – танцевальная студия – публикации в газетах; митинги – перестройка – установка поклонного креста в Заостровье; смерть жены, отъезд дочери в Норвегию; работа над книгой – одиночество…

10

…И вот однажды утром его видят на окраине города. Ёмкий чёрный плащ с погончиками громыхает в шаге, две седые гривастые бороды ветром сбиваются на сторону.

Он минует заброшенный трамвайный парк и шагает среди деревянных домов на подгнивших сваях. Улицу словно штормит, дома стоят враскачку, как плоты на волнах, дощатая мостовая горбится, трость приходится использовать по прямому назначению, опорно.

Глядя на него из окон, говорят:

– Наверно, поп какой-нибудь.

– Храмов настроили, теперь ходят…

– В церкви будет своей палкой-то грозить…

На асфальте в центре города он расправляет плечи. Трость начинает играть. Вскидывается торчком. Опадает. Вонзается в твердь. И опять делает выпад вперёд.

В тусклых глазах светятся только зрачки, и он как бы смотрит на город сквозь эти отверстия размером с булавочную головку.

У переполненной урны ветер листает газету.

Сапогом он прижимает лист, а тростью переворачивает и дальнозорко прочитывает заголовки.

Тонкий девичий голосок звучит за спиной:

– Вам плохо, дедушка? Вам помочь?

Он ловко поддевает газету концом трости, закидывает в урну и на страх девушке принимается яростно утрамбовывать бумагу вместе с прочим мусором.

Очистив трость от прилипшего окурка, далее шагает в овеваниях автобусных выхлопов, презирая их ядовитость.

Отражённый в стёклах маркетов, учиняет разгром в этих храмах чревоугодия, тростью крушит электронную нечисть, перерубает манекены, нанизывает и расшвыривает окорока.

Древние гостиные ряды на набережной отражают в нём свою старину: его шляпа, борода и трость оказываются одного порядка с арками, нишами и башнями.

Здесь его ждут, распахивают перед ним чугунные ворота.

Невысокий плечистый смотритель с прозрачными глазами и гладким лицом, не знавшим бритвы, улыбчиво пятится перед ним и словно бы пригибает рукой невидимый кустарник на пути гостя.

Они усаживаются за стол друг против друга, – диктофон уже включён.

Течёт тишина. Счётчик записи выбрасывает секунду за секундой.

В 10:17:03…

– На пепелище не говорят о светлом будущем, – произносится трубным жестяным голосом. – Прежде надо выйти из подлой жизни. Это тяжело, но нестыдно. Чудо приходит внезапно…

Скоро его звонкий, металлический голос достигает силы и страсти пилигримов-пустынников.

Слова ложатся в библейскую строку: «…От подошвы ноги до темени головы нет у нас здорового места: язвы, пятна и гноящиеся раны…» (Книга пророка Исайи, 18).

…Он сидит, вцепившись в трость мёртвым хватом, раскачивает её, будто вытаскивает кол из плетня. Ударяет в пол, отбивает фразы.