Старомодная история

После завершения свадебного путешествия дочь Кароя Гачари ждало богатое приданое; фюзешдярматские друзья, дальние родственники надеялись, что их, как предписывал обычай, пригласят на смотрины, но Ракель Баняи обычаем пренебрегла, лишь одна Эржебет, которая искренне горевала после отъезда сестры, чувствуя, что с Эммой из дома на Большой улице исчезают радость и веселье, копалась, онемев от восторга, в грудах свежекупленных вещей. Эржебет была полностью в курсе событий, предшествовавших скоропалительному браку; главным информатором ее была сама Эмма, с которой они, две круглые сироты, были куда более привязаны друг к другу, чем это обычно бывает между сестрами. Эржебет не меньше Эммы переживала, волновалась, горела надеждой на всех стадиях романа, разыгравшегося в то бурное шарретское лето, а поскольку Эмма куда чаще была наверху блаженства, чем в тревоге, то и в сознании Эржебет период этот запечатлелся довольно своеобразно: вот так, только так, считала она, стоит отдаваться страсти, бросаться в пучину чувств, так же без оглядки, так же жертвенно, — и если до сих пор она не очень-то обращала внимания на молодых людей, то теперь и сама стала рассматривать из окошка прохожих на Большой улице с той точки зрения, кто из них мог бы вот так же завладеть ее воображением, ее сердцем, как Кальман Яблонцаи — воображением и сердцем Эммы; Эржебет, под влиянием рассказов сестры, начала интересоваться такими вещами, которые прежде почти не занимали ее.

Конечно, своеобразный, негативный вариант предыстории сестриного брака Эржебет услышала и от бабушки, Ракель Баняи не колебалась относительно того, стоит ли объяснять четырнадцатилетней девочке, что, собственно говоря, случилось. Старуха без обиняков заявила: Эмма утратила право называться честной девушкой и отношения с ней приходится поддерживать лишь из грустной необходимости ради того, чтобы на нее, на Эржебет, не пала тень позора — бесчестие Эммы ведь может подорвать перспективы ни в чем не повинной младшей сестры. Но пусть запомнит Эржебет: если бы не она, если бы не лежащий на Ракель Баняи долг — выдать Эржебет, когда для этого придет время, замуж, выдать честным путем и за порядочного человека, — то бабушка прекратила бы все контакты с Эммой; ни Гачари, ни Широ, ни Баняи никогда ничего общего не имели с распутными рабами плоти. Словом, приданое Эммы видела только ее младшая сестра, фюзешдярматцы же пришли к выводу, что скрытность эта, собственно говоря, вполне вяжется с прочими подозрительными обстоятельствами, при которых вышла замуж старшая внучка Гачари. Фюзешдярматцы, тоже воспитанные по книжке Розы Калочи, так же твердо, как Ракель Баняи, знали, что добропорядочной девушке не подобает спешить со свадьбой, скоропалительное замужество дает повод для кривотолков; Эмма Гачари же в апреле только-только познакомилась с молодым дебреценцем — и не успел город опомниться, как появилось объявление о бракосочетании, обручения вообще не было, как видно, или если оно и было, то в столь узком семейном кругу, что даже соседи ничего об этом не знали. Роза Калоча четко предписала, что надлежит делать: если семьи жениха и невесты прежде не были близко знакомы, в таких случаях первыми должны нанести визит родственники жениха, — старшего же Яблонцаи вплоть до дня свадьбы и видеть не видели в Фюзешдярмате, а будущая свекровь вообще не появлялась, даже у почтмейстера не было никаких сведений об обязательном в таких случаях письме, в котором Мария Риккль должна была бы, по обычаю, приветствовать Эмму как будущую свою дочь. Никто не знал, когда и как была посватана девушка, а скромная свадьба окончательно открыла дорогу не столько даже злорадным, сколько тревожным догадкам: семью Гачари в Фюзешдярмате любили и мало кто радовался, видя Ракель Баняи молчаливой, постаревшей, хотя еще более строгой и прямой, да и в Эмме, в ее возбуждении, в ее бурном цветении было что-то преувеличенное, неестественное, даже непристойное.

Приданое Эммы Гачари поступило из Дебрецена, из лавки Лайоша Варади-Сабо, и могла ли Ракель Баняи думать, что дочь торговца-патриция Мария, которую за два года до рождения Эммы молодой тарчайский реформатский священник вез через дымный Шаррет в свой дом как молодую жену, три года назад, в 1879 году, уже родила мальчика, окрещенного Элеком, который через много лет будет мужем дочери Эммы, Ленке. Из лавки Лайоша Варади-Сабо супруге Юниора, возвратившейся из свадебного путешествия в Вену и Париж и привезшей с собой умопомрачительные туалеты, поступили следующие вещи:

три дюжины сорочек,

две дюжины дамских панталон, богато украшенных вышивкой и фестонами,

двадцать богато украшенных юбок, в том числе со шлейфами,

две дюжины пеньюаров, два пеньюара для причесывания, шесть дюжин носовых платков,

две дюжины полных комплектов постельного белья на две кровати,

шесть больших и три маленькие подушки, тридцать шесть простыней, два гобеленовых покрывала на кровати, одна парадная скатерть, восемнадцать ночных чепцов,

шесть скатертей, тридцать шесть салфеток для повседневного пользования,