Старомодная история

За каких-нибудь четыре года Кальман Яблонцаи разбазарил все полученные за женой наличные деньги, а займы под испольные земли достигли такой величины, что если Юниор намерен возвращать долги, которыми он покрывал свое безудержное мотовство, то аукциона не избежать. Кальман вынужден расплачиваться за легкомыслие — второй раз в жизни; в первый раз он платил символически, отдав свое имя за чистоту имени Гачари; однако то, что он отдал тогда: мать, семья, Дебрецен, вся его юность, — принадлежало только ему. Теперь же он расплачивается чужим, расплачивается состоянием Эммы, а та смотрит на мужа, поднимая глаза от пеленок второй своей дочери, маленькой Эммы, вчитывается в строчки, где не говорится уже ни о коралловых губках, ни о лебединой шее, и поначалу даже не может осознать, что, собственно говоря, произошло. С той минуты, когда до нее доходит суть происходящего, в лицо Кальману смотрит уже новая Эмма, совсем не прежняя, потерявшая голову девочка. У Эммы трое детей, у которых легкомыслие Муки Дарваши в полном смысле слова выбило почву из-под ног, — ту почву, ту самую землю, что до сих пор так щедро обеспечивала большую семью Гачари всем, что только пожелаешь. В это время гром небесный раздается и над головами Лейденфростов: Армина и его жену телеграммой вызывают в Фюзешдярмат, Эржебет привозит с собой и младенца, сына Дюлу, ей почему-то кажется, что бабушка при смерти и собирается с ней помириться. Однако встречает их, со слезами на глазах, один лишь Муки Дарваши: поскольку, кроме главного долга, долга чести, он еще навыдавал бесчисленное количество векселей, а свояк всегда выступал поручителем, то не сможет ли Лейденфрост расплатиться за него. Конечно, сможет; но тогда и от наследства Эржебет останется одно воспоминание; тайфун, который носит мужское имя «Кальман Яблонцаи», обрушивается не только на Эмму, но и на Эржебет с мужем. Схватив на руки дитя, Эржебет, громко рыдая, бежит по Большой улице к бабушке, за советом, за помощью; но Ракель Баняи, даже не выйдя к внучке, разговаривает с ней из окна; сказано ведь было в свое время: она отдала внучкам, что им полагалось, и не намерена дарить больше ни крайцара. Пусть идет с молотка все то, что по крупице собирали, ради чего трудились многие поколения, чему столько сил отдала она сама; когда все будет распродано, господин Яблонцаи и господин Лейденфрост, может быть, сделают для себя выводы, возьмутся за ум и научатся работать в поте лица, дабы содержать семьи. Эмма, узнав, что Ракель Баняи решительно отказалась им помочь, от отчаяния чуть не лишается рассудка; в доме Гачари шумно от плача сестер и брани свояков. Поместья Эммы и Эржебет действительно идут с аукциона, у Кальмана Яблонцаи и его семьи не остается совсем ничего, у Лейденфростов — лишь то, с чего они когда-то начинали, — торговое дело в Дебрецене, которое вдруг лишилось опоры, денежного капитала. Добрые отношения между зятьями на некоторое время прерываются, Лейденфрост долго не может простить Юниору, что тот в своем вопиющем легкомыслии, сам катясь под откос, и его увлек за собой; правда, со временем обида если и не забывается, то смягчается. Лейденфрост — в душе добрый малый, хоть он и жалуется на судьбу, но долго сердиться не умеет и спустя некоторое время соглашается быть крестным отцом еще одного ребенка Кальмана и Эммы. Правнук австрийского офицера теперь обеими руками держится за прилавок, для него кончилась сладкая жизнь, которой он так недолго наслаждался, забыв обо всем, закружившись в развеселом карнавальном шествии, где Юниор чувствовал себя как рыба в воде; к счастью, семья Лейденфростов выдержала катастрофу. Армин сумел объяснить Эржебет: нет смысла оплакивать то, что безвозвратно утрачено, теперь им нужно приспособиться к более скромным условиям, сто раз подумать, прежде чем решиться выпустить из рук хоть один крайцар, и смело грести вперед в море жизни, с самого начала приучая детей к работе. Их умные и прилежные сыновья будут хорошо учиться и лишь из семейных преданий узнают о том, что у Гачари были свои поместья. Лейденфрост лишь рукой будет махать, если кто-нибудь вспомнит, как богата была некогда его жена, и с утра до вечера будет трудиться в своей все более прибыльной лавке. Он, кстати, единственный, кто всегда будет стараться помочь Эмме Гачари, когда бы она к нему ни обратилась, кто вообще способен принимать ее такой, какова она есть, и такой любить. Юниор же перед посторонними всегда будет поминать свояка Армина с некоторым снисходительным презрением: мол, славный малый, но абсолютно лишен фантазии.