Старомодная манера ухаживать

Что же, в сущности, произошло? Я думаю, она пыталась разобраться в этом, но ничего не получилось. Все, что случилось с ней, было больше ее. В ней неудержимо росло чувство глубочайшего беспокойства, которое заставляет нас воспринимать собственную утробу как отражение вечности. Несобранность мыслей угрожала превратиться в легкое безумие или же, замедляясь, обернуться неподвижностью. Что-то судьбоносное было в этом событии. Мир внутри нее вдруг стал бледнеть и исчезать. Ее подавляло осознание того, что возврата в него нет.

В свои роли — а их было много — она втягивалась помимо собственной воли, с усилием, но даже когда ей это удавалось, приступы распада мощно разрывали ее на составные части, и спасало ее в некоторой степени только страстное желание побыть наедине с Вуком. Ей казалось, что хватило бы одного его знака, слова, жеста или звука, чтобы она успокоилась и пришла в себя. Но этого не случилось. Вук двигался по какой-то своей орбите, в «кровожадном забвении» (именно так она выразилась), гоняясь за непрерывными подтверждениями и вознаграждениями, которые он заслуженно и с удовольствием принимал. Но что происходило с Деяной? Она пыталась докричаться до него и пережила крах после того, как он оттолкнул ее. Как оказалось позже, нечаянно, но в то мгновение это не имело значения, процесс декомпозиции уже начался.

И вот теперь бездействие никак не может залатать то место, где остается Деяна, униженная той откровенностью и ясностью переживаний, которые Вук так легко и безболезненно доставлял ей, а она отдавалась ему, растворяясь в нем до самозабвения. Она знала, что все, что ей говорит Вук — правда, и эта правда, которой она внимала, одновременно и возвышала ее, и заставляла страдать.

И вдруг его не стало. Потерялся. Исчез. Рвался, как она предполагала, к какой-то воображаемой цели, о которой сам толком не знал ничего, но она чувствовала, что на этом пути ей места нет. Нет, это не побег, это его открытие в себе нового пространства. Стыд сделал свое дело. Осознание того, что он не остался с ней еще хоть на мгновение, на это идиотское последнее мгновение, повергло ее в смятение, в котором нет ни одного доброго слова. Беспокойство не прекращалось, страсти возникали и росли в едином устремлении к так и не состоявшемуся галлюциногенному воссоединению, но Вука попросту не было поблизости. Он ушел далеко вперед.

И тогда она подумала, что таким, возможно, должен быть опыт смерти.