Старомодные люди

— Правда? — Он смотрел на нее во все глаза, словно не веря своему счастью.

— Правда, — повторила Шеннон, изумленная недоверчивым, потрясенным выражением его лица.

Она удивилась еще больше, когда Митч, испустив вздох облегчения, схватил ее на руки и принялся кружить. Комната наполнилась счастливым смехом. Наконец Шеннон запросила пощады.

Митч остановился, не выпуская ее из объятий. Смех замер на его губах, глаза потемнели. Почти касаясь ее рта, он прошептал:

— Никакой пощады, дорогая. Никакой пощады нам обоим — ни тебе, ни мне.

И они слились в долгом, жадном поцелуе. Вкус их губ, запах их тел смешались для обоих в особый, неповторимый нектар.

Наконец губы их разъединились. Но оба сгорали от желания.

— Это все равно что ходить босиком по раскаленным углям, — простонал Митч.

Он ослабил объятия. Шеннон ощущала, как желание, долго сдерживаемое, отчаянное желание, дрожью отзывается в его теле. Улыбка его превратилась в напряженную гримасу.

— Я хочу тебя, — выдохнул он. — Никакие поцелуи не могут передать, как я тебя хочу.

Словно обожженная его взглядом, Шеннон опустила голову и отвернулась.

— Шеннон? — робко окликнул он.

Внезапно Шеннон почувствовала себя виноватой. Какая-то часть ее существа хотела одного — броситься в магический круг его объятий и прошептать: да, да, да. Но другая часть была охвачена испугом. На ослабевших ногах Шеннон пересекла комнату и опустилась на краешек дивана, всем своим видом показывая, что любое посягательство встретит решительный отпор.

Митч застыл на месте, растерянно разглядывая Шеннон. Что произошло? Все было восхитительно. Губы Шеннон источали желание, желанием был полон ее взгляд… И вдруг она, словно очнувшись от сладкого забытья, вырвалась от него.

Неужели он ее испугал? А может, он что-то не понял, не так истолковал язык губ и глаз? Холодок пробежал у него по спине. Пытаясь успокоиться, он опять машинально принялся похлопывать себя по нагрудному карману. Сердце его бешено колотилось, ладони были влажными, и колени предательски подгибались.

Он боится, он до смерти боится потерять ее. Вместе с ней он потеряет часть своей души, а это больнее, чем потерять руку или ногу. Нет, этого нельзя допустить. Набравшись решимости, он глубоко вздохнул и нетвердой походкой подошел к дивану.

— Шеннон, я должен сказать тебе…

— У-у-у-у!

К ногам Митча подкатился какой-то шипящий комок.

Шеннон задохнулась от неожиданности.

— Господи, что это? Митч чертыхнулся.

Цезарь — а это был именно он — прижал уши.

Митч нагнулся к коту — послышалось низкое, угрожающее ворчание. Стремительный взмах лапы. Митч охнул и затряс рукой, посылая коту проклятия.

Разъяренный зверь проскользнул между его ног и был таков. Митч рассматривал глубокую царапину на руке, бормоча что-то про суп, который он соорудит из мерзавца.

— С тобой все в порядке? — улыбаясь, спросила Шеннон.

— Вроде жив. — Пожав плечами, Митч опустился рядом с ней на диван.

Шеннон взяла его оцарапанную руку, нежно коснулась царапины, и Митч вновь затаил дыхание.

Но она вдруг выпустила его руку, словно боясь причинить ему боль. Ощущение какой-то неловкости вновь сковало их обоих.

Прикусив нижнюю губу, Шеннон о чем-то задумалась, и казалось, мысли ее витают где-то далеко отсюда. Митч ощущал, как тревога комком подкатывает у него к горлу. Как тихо в доме, внезапно подумал он. Словно в могиле. Он откашлялся, и звук эхом разлетелся по комнате.

— Шеннон, я давно хочу сказать тебе…

— Я знаю, что ты собираешься сказать, Митч.

Шеннон уставилась в чашку с остывшим кофе, которую держала в руке.

— Вот как?

Избегая его взгляда, она решительно кивнула:

— Да, я вполне тебя понимаю. В конце концов, мы взрослые люди, и нам нет нужды играть друг с другом в прятки, ведь так?

— Так, только…

— Ты удивительный человек, Митч. Добрый, самоотверженный… Я очень… привязалась к тебе, но…

Страх сдавил ей горло, не давая продолжать.

Впервые в жизни она ощущает такое пронзительное желание… и такую сокрушительную растерянность. Да, она хочет быть с ним, хочет, чтобы рухнула последняя преграда. И боится этого. До этой самой минуты она не знала, что скажет, не могла разобраться в сумятице собственных чувств. И сейчас, когда отступать было некуда, ее охватила паника.

Поставив чашку на столик, Шеннон резко поднялась.

— Мне пора.

— Но почему? — Пальцы Митча судорожно сжали ее запястье, пытаясь удержать. — Зачем тебе уходить?

— Так будет лучше для нас обоих.

Не сводя с нее глаз, Митч медленно покачал головой.

— Я в этом не уверен. Вовсе не уверен.

Он коснулся ее лица ладонями, ласково погладил по щеке.

— О такой женщине, как ты, я мечтал всю жизнь. Нет, неправда, о такой я и мечтать не смел… Ты нужна мне, ты нужна детям… И ты будешь… То есть, я хотел спросить, не согласишься ли ты… Ах, черт…

Бормоча что-то себе под нос, он выпустил Шеннон и торопливо сунул руку в карман. Дрожащими пальцами извлек оттуда маленькую коробочку и сунул в ладонь Шеннон.

— Открой сама, — попросил он.

Шеннон уставилась на маленький бархатный футляр, как на диковину. Потом, не в силах вымолвить ни слова, перевела испуганный взгляд на Митча.