Старомосковские жители

Под Троицким мостом через Неглинку, возле Преображенского кладбища, да и во многих других местах молодцы в поддевках и плисовых шароварах, наперед обнявшись и троекратно поцеловавшись, вступают в единоборство, а когда кровь закипит у большинства, сходятся стенка на стенку.

Не пулей и не бомб там раздается звук,
Но крепких кулаков ужасный слышен стук.

В дни масленицы перессорившиеся соседи зазывают друг друга в гости — мириться, незнакомые люди, встретившись на улице, целуются, старушки поудобнее усаживаются на завалинках возле ворот и перетирают косточки знакомым и незнакомым гулякам. Мужчины наряжаются в женские наряды, женщины — в мужские. На лица натягивают хари, маски. Купец-старообрядец везет две корзины блинов арестантам в Бутырский острог. Другой купец, в подстриженной на немецкий лад бородке, усадив раскормленных дочерей в пошевни, запряженные четверкой цугом, медленно прогуливается по московским улицам и площадям, с презрением наблюдая за подлыми забавами.

Но какая же масленица без медвежьего представления?!

— Нут-ка, Мишенька, — начинает вожак, — поклонись честным господам да покажи-ка свою науку, чему в школе тебя пономарь учил, каким разумом наградил. И как красные девицы-молодицы белятся, румянятся, в зеркальце смотрятся, прихорашиваются.

Мишка садится на землю, трет себе одной лапой морду, а другой вертит перед рылом кукиш — это значит девица в зеркало смотрится.

— А как, Миша, малые дети лазят горох воровать?

Миша ползет на брюхе в сторону.

— А как бабушка Ерофеевна блины на масленой печь собралась, блинов не напекла, только сослепу руки сожгла да от дров угорела? Ах, блинцы, блины!

Мишка лижет себе лапу, мотает головой и охает.

Но не все коту масленица, после сладкого бывает горько, и, поклонившись в прощальное воскресенье в ноги: дети — родителям, слуги — господам, Москва затихает, цепенеет. Умирает Масленица, испугавшись горькой редьки да пареной репки. И лишь после полуторамесячного затворничества, после долгой работы без счету и роздыху наступает следующий народный праздник.

Скоро! Скоро! Скоро! На Светлой неделе в маленьких балаганчиках на Девичьем поле можно будет увидеть бородатую женщину, теленка о двух головах, человека с железным желудком, выпивающего рюмку скипидару и закусывающего этой рюмкой. Желающие смогут полюбоваться в Нескучном саду на подъем воздушного шара, надо только при этом помнить, что в тот момент, когда все увлечены и задрали головы к небу, в толпе шныряют умелые фокусники, очищающие карманы зевак.

Но особенно многолюдно станет под Новинским.

Там одноколки, застучав,
С потешных гор летят стремглав,
Своими длинными шестами
Качели крашеные там
Людей уносят к небесам.
Волшебный праздник довершая,
Меж тем, с веселым торжеством,
Карет блестящих цепь тройная
Катится медленно кругом.

Каких только нет вокруг зрелищ! Зазывалы — отставные солдаты-балагуры — хватают, словно на рынке, праздношатающуюся публику за рукава и чуть ли не силком затаскивают в балаган, где показывают «Петрушку». Русский Пульчинелла может и девицу соблазнить, и квартального обмануть, и хозяину всыпать по первое число. И народ, вслушиваясь в веселую речь куклы, смеется над теми, кому в иные дни низко кланяется.

Я Петрушка, мусье,
пришел повеселить вас всех,
больших и малых,
молодых и старых…

Разноцветные фейерверки заполонили московское небо, ни на миг не умолкает звон колоколов, то здесь, то там забавляют народ заморскими причудами приезжие шпрингеры, балансеры, кунстместеры, эквилибристы, великаны.

У каждого народного праздника, гулянья было свое место, время, традиции. Русский простолюдин любил скитаться, переезжать с места на место, и каждый мечтал посетить Москву. Здесь всегда было множество жителей самых различных губерний. Оттого и веселье было, как нигде, разнообразно — каждый приезжий привносил в праздник толику своего опыта и умения. Каждый мог выбирать, где и как ему повеселиться.