Старорусская вышивальщица (СИ)

И снова они позволили Сансетреде и Дипале выбирать дорогу. И снова лошади пришли к церкви, потому что в Великом Новгороде куда ни иди, а все придешь к церкви. Вечерело. В редком свете искрился снег. Зажигались огни за заборами. Возле церквей уже никого не было, но в их узких окошках теплился свет, как теплится надежда на дне темной пропасти.

— Сюда зайду! — решил Макар, — Хорошая церковь, старая.

И они вошли.

В неверном свете свечей обступили их святые на фресках. Хмурые их лица нависали с небесной неподвижности, а простертые руки благословляли в знак прощения, в знак любви. Фекла закинула голову и высоко-высоко, так высоко, как даже небо не бывает, увидела Христа Вседержителя. Кроткие очи его смотрели на нее и видели ее. И не было слов молитвы, а вся душа была одна молитва.

Макар крестился, клал земные поклоны.

А Фекла стояла вся здесь, на ладони, и не могла отвести взгляда. Почувствовала, кто-то подошел со спины:

— Э, доченька, давно искала, да не того нашла… — шепнул старческий голос, — А если подумаешь, того. Да ты и сама уже знаешь…

— Что? — Фекла обернулась. За ней стоял седой монах.

— Церковь у нас, говорю, хорошая. Преображения на Ильиной улице. Сам Феофан Грек расписывал.

— Вы знаете, я схему для вышивки искала, я все обошла, а ее нету, а теперь мне домой надо…

— Ты уже дома.

— Да мне в Москву…

— Пойдем, что покажу.

И старик вывел ее на улицу.

Напротив за высокой стеной темнел в ночном мраке купол церкви.

— Там, доченька, в монастыре, читают неусыпную Псалтирь. За всех за нас грехи отмаливают. День и ночь, ни на минутку не останавливают чтение монахи. И старые люди говорят, что если чтение остановится, тут же конец света начнется. Вот как.

— Да мне только про схему-то узнать, какой конец света…

— А ты подумай, что если прервалось, что если нас всех уже судят последним страшным судом? Вот сейчас, в этот самый миг.

— Как можно! Ведь маменька выхухоль свою не вышила. Томную…

— Это что ж за паскудство! — внезапно сказал за плечом Макар. Он указывал рукавицей в темноту, где только и слышно было скрып снега.

Фекла вздрогнула. Монаха рядом не было, как сдуло.

— Ась? — она не понимала, о чем Макар говорит.

— Да баба эта с бородой! Цельный день за нами ходит как привязанная. Песенки поет: “Когда б имел я горы ниток и лари полные добра, все отдал бы за то, чтоб Инна мог вышивать весь день, ура!” И ведь была бы приличная баба, а то, я давеча приметил, она сарафан свой красный цыплячьим поясом подвязала. Ну как так можно, а?

— И что же?

— А вот давайте, барышня, мы ее расспросим?

— Да разве ж она с нами разговаривать будет?

— Есть у меня одна мыслишка… — Макар скользнул в темноту и увлек за собой Феклу.

Инна Никитич шагал прямиком к кабаку “Гюрза вышивает”.

Часть IX

— Не сочтите за грубость, Фекла Иововна, но вы балбес, - сказал Инна Никитич из-под мешка. - Откуда вы меня знаете! - изумилась Фекла.

Они стояли на крыльце “Гюрза вышивает”, Макар надежно заломил бородатой бабе руки.

— От губернаторши. Она поручила передать вам адрес Андрея Петухова. Вы ж такие все романтические, такие восторженные! Маменькины нитки выгребли, а адреса не взяли. Очень продуманно. — Фекла густо покраснела. Но в мешке на голове и в темноте зимней ночи Инне было не увидеть. — Вы б мешок-то сняли, — посоветовал Инна Никитич, — От него амбре чесночной колбасы. А я наелся под завязку органайзера.

— Макар! Отпусти ее, пожалуйста!

— Его, — поправил Инна Никитич, — я вообще-то мужчина, дворянин и имею офицерский чин.

— Что ж ты, офицерский чин, в бабьем сарафане на людях ходишь, да еще пояс такой поганый выбрал? — Макар продолжал крепко держать Инну Никитича.

— А потому, крестьянское отродье, абьюзер, что я тайное задание имею!

— За девками по церквам шастать?! Сам ты абьюзер, черт знает, кто это, — однако ж Макар ослабил хватку.

Инна Никитич выдернул руки, скинул с головы мешок, приподнял кокошник и с издевкой поклонился Фекле Иововне:

— Честь имею! Инна Никитич Татарцев. Вам адрес надо? Вот он, — и Инна Никитич протянул Фекле Иововне четвертушку гербовой бумаги.

Развернулся и зашагал в ночь.

— Да куда же вы?! — Фекла испугалась, — Вот так уйдете? И все?

— И все! — донеслось из темноты.

— Так давайте мы вас подвезем?!

— Куда? До Петухова? Мне лисичек не надо!

— Да хоть до Москвы! Вы такой путь для меня проделали…

Тут Инна Никитич притормозил шествие по сугробам и задумался. Мысль, что придется скакать верхом до Москвы, отозвалась в теле характерной болью. А тут миловидная барышня, хоть и порядочная дура, конечно, но это уж так завсегда, экипаж, можно спать в пути…

— Ладно! — крикнул из темноты, — До Москвы согласен. Поехали к Петухову, а утром — в путь.

Не успели они сесть в возок, задул ветер, поднялась метель. Все заволокло белым. Тронули. Лошади еле выбирали путь, снег слепил глаза, дорогу спросить было не у кого, ни единое окошко не горело в городе. Но вдруг, чу! Вроде блеснуло что-то желтым в темноте. Никак свет. Так и есть. Макар стал править туда. На залепленной снегом вывеске они разобрали только “…чка…цы”.

— Лавочка вышивальщицы? — предположила Фекла.