Старослободские повести

— А чего плохого-то было? — заговорила она опять. — Теперь вот все смеетесь над старыми, а что, хуже, что ли, было, что люди весну ждали, масленицу справляли! Люди весне радовались — вот и гуляли, пока такой работы не было. Мы-то тоже мало чего захватили, а вот мать рассказывала, как они раньше справляли... — Сын слушал, и Варвара говорила все с большим удовольствием. — Бабы рано утром блинцы начинали печь, а ребятишки уж горки из снега на улице делали. Сделают горки, заберутся на них и кличут: «Масленица-масленица, приезжай к нам в гости на горах покататься, в блинах поваляться!» Бабка твоя — вот как любила! — мне маленькой, бывало, и рассказывать про нее, и петь, бывало, начнет: «А выезжала честная Масленица-боярыня на семидесяти семи козырных, во широкой лодочке во велик город пировать, душой потешиться, умом повеселиться... А навстречу Масленице выезжал честный Семик на салазочках, в одних портяночках, без лапоток...». Дальше я сама не помню, а бабка твоя много причетов знала. А когда люди поедят блинов, ну и выпьют, конечно, мужики сани запрягали. И твой дед, когда мы еще единолично жили, тоже, бывало, свою лошадь запрягал, в новую сбрую. У него выездная дуга уж больно красивая была. Саней по сорок выезжало кататься. А ребята, да и мужики, на кулачки сходились. У Стёпаных, может помнишь, шесть братьев было, здоровые все — так они одни против всех горских выходили. На кулаках бились, по-честному. Не как теперь: пятеро на одного нападут да еще и ножом пырнут... А это уж при мне было. Вечером все девки и ребята на горе с салазками собирались, а кто подсанки или даже сани легкие приволокет. Гора-то вон какая! — а мы составим салазок двадцать-тридцать, гуртом навалимся на них — и книзу... Смех, песни...

 

Разговорилась Варвара в охотку и не заметила,как проехали они Большое поле. И когда поднялись на взгорок — в двух верстах открылась родная деревня: длинный ряд хат и сараев по-над логом, малозаметные молодые сады по задворкам, а за деревней влево и вправо черное ольховое болото. Увидела Варвара свои тополя — и защемило на сердце, заскребло у горла, навернулись на глаза слезы. В больнице все боялась, что не придется живой свидеться с родными местами, а вот довелось. Истинно говорят люди: «На родной земле хоть умри, а с нее не сходи!».

И пока они ехали оставшиеся два километра, Варвара не сводила глаз с деревни. Будто не три с половиной месяца провела она в больнице, а долго-долго пробыла где-то на чужой стороне — и вот, наконец, вернулась в родные места, к родному корню, под родную крышу.

Она знала, что в деревне всем известно о ее приезде, что бабы, завидев их из окна, будут выходить, чтоб посмотреть, к а к а я  о н а, и готовилась к их выходу: разгладила ладонями слегка заветрившееся лицо, поправила шаль, уселась поудобней.

— Деревней или огородами поедем? — спросил сын.

— А что, огородами тоже дорога есть?

— Есть.

— Поезжай по деревне.

И люди выходили, стояли у хат, смотрели, к а к а я  о н а. И хоть знала Варвара, о чем они думают, ей все равно радостно было видеть всех их. Что ни говори — а свои, всю жизнь бок о бок.

— С приездом, Варварушка, — говорили они ей.

— Спасибо. Здравствуйте. Давно не видела я вас.

— Соскучилась небось? — спрашивали.

— Как не соскучиться, — охотно отвечала она. — Хоть и хороши чужие палаты — а все лучше родная хата.

— Долго они тебя держали.

— Не держали б, так давно б дома была. Что же не спрашиваешь, скоро ль помру? — спросила Варвара у длинной и худющей тетки Нюры, тоже давно больной.

— А что спрашивать! И так знаем, с чем едешь. Твое дело известное — что ж спрашивать!

И Варвара не обиделась. Лучше, что ли, если б и тут все не говорили про это.

— Зашла б как-нибудь.

— Как же не зайду. Зайду.

 

Только они подъехали к хате — вышла из своей соседка, бабка Настя. В черной длинной юбке, в какой раньше в церковь ходила, в новой черной фуфайке, в белом платке.

— С масленицей тебя, Варварушка. Приехала? И хорошо, и слава богу! — И бабка, не сводя любящих глаз с Варвары, спустилась с крылечка и пошла к ней с протянутыми вперед руками. — Милая ты моя!.. — И сморщилось сухонькое лицо бабки, открылся беззубый рот. И Настя закрыла глаза уголком платка...

А потом Настя помогла Колюшке завести Варвару в хату и тут же выпроводила его.

— Ступай, отведи лошадь. А тут не твое дело.

Настя еще с утра жарко натопила у Варвары печь и лежанку, а теперь словно за родной дочерью принялась ухаживать за нею.

— И-и, милая моя, это хорошо, что господь бог надоумил тебя домой приехать, — приговаривала Настя, выслушивая рассказ Варвары о своих страхах. — А я за тобой похожу. Чай, весь век рядом прожили, не чужие друг другу... А теперь полежи. Может, соснешь с морозу-то. А я по делам побегу.

Немного Варвара поспала. А когда проснулась, Настя сидела рядом. Старушка принесла из кухни блюдо горячих блинов, блюдо сметаны да бутылку настойки вишневой.

— Настя, ты, Настя, — усмехнулась Варвара. — Нельзя ж мне.