Старосветские убийцы

— Все беды моей жизни от Васьки, — помолчав, продолжила Анна Михайловна. — От глупого, алчного и похотливого Васьки!

— Прости новопреставленному Василию грехи вольные и невольные и сотвори ему вечную память, — прошептал молитву отец Алексей и тихо напомнил соседке: — Помните, князь-покойничек ее давеча полоумной назвал. Так и есть…

Суховская не ответила: она чудовищно проголодалась и с наслаждением ела. Обед у Горлыбина из-за известных событий не состоялся, и Ольга Митрофановна гадала, пригласит ли он ее теперь на ужин?

— Начну сначала. Было нас три сестры, — вновь зазвучал голос Северской. — Старшая, Ольга, как только ей шестнадцать лет исполнилось, в монастырь ушла. Верно рассудила: лицо оспой изрыто, сзади горб, кто ее замуж возьмет? У родителей еще мы с Машкой, а деревенька — пятьдесят душ. Не лучше крестьян жили, каждый кусок хлеба на счету.

Машка, средняя, умом не блистала. Летом у нас полк гусар стоял. Влюбилась и, как коза, отдалась на сеновале. Думала, на другой день он приедет свататься, у окошка с утра прихорашивалась, а вечером истерику закатила. Клещами из нее правду вытащила. Кабы не я, всю жизнь в окно так бы и пялилась! Наш папенька хотел совратителя на дуэль вызвать, но я посоветовала с командиром поговорить. И оказалась, как всегда, права: тот Карева жениться заставил. Так я Машке честь сохранила, а папеньке — жизнь. Отец стариком уже был, руки дрожали, какая дуэль…

Мите вспомнилась Мария Михайловна. Добрая, ласковая, любящая его всем сердцем! Как не похожи были сестры! Властная, решительная Анна и всего боявшаяся Мария, которая не могла решить сама ни одной пустяковой проблемы. Идти в церковь пешком или ехать на пролетке? Выпить чаю или кофию? Говорила тихо, словно боялась, что ее услышат, никогда голос не повышала ни на Митю, ни на прислугу. Мнения своего не имела, во всем полагалась на сестру.

— А вот мне повезло, — продолжала скрипучим голосом старая княгиня. — Генерал Северский, седой красивый старик, вышел в отставку и решил скоротать последние годы у себя в поместье, верстах в двадцати от нашего. Он давно овдовел, его взрослый сын был женат и жил с семьей в этой самой Носовке.

Мой папенька когда-то служил с генералом, и по его приезде они знакомство возобновили. Стали друг к другу в гости наведываться, чаи вместе гонять. А я красавицей была, глаз не отвести, вот и решил генерал тряхнуть стариной. Меня упрашивать не пришлось, жених богат, опять же княжеский титул. И человеком оказался замечательным, таких нынче нет. Утром мне кофий в постель приносил, все прихоти исполнял. Я-то глупышкой молодой была, мне балы подавай. Он заснет где-нибудь в уголочке, а я танцую до упаду. Но всегда верна была мужу. — Северская победно оглядела ротонду. — И при жизни, и после смерти! Не то что некоторые, по двадцать раз замуж выходят. — Анна Михайловна покосилась на сидящую рядом невестку. — Как умер мой соколик, всю себя посвятила сыну.

На выпад Елизавета ответила вопросом:

— Сыну? Глупому, алчному и похотливому, я правильно запомнила?

— Правильно, — буркнула княгиня. — Моей вины в том нет, не одна я его баловала. На трех сестер один ребенок. Машкин-то гусар пустоцветным оказался. В юности срамную болезнь перенес, от него ни Машка, ни крепостные девки не брюхатились, но бил за то сестру.

Всей семьей растили Васечку. Сами считайте: бабка с дедом, Ольга — ее монастырь недалече был, — Машка да я. Отказу ни в чем не знал, пупом земли считал себя с младенчества. Что захочет — вынь да положь. А не исполнишь каприз — криком кричит, слезы до судорог. Умом понимала: глупость делаю, что капризам потакаю, но удержаться не могла. Жалко было, кровиночка плачет, надрывается.

Рос красавцем, внешне на покойного отца походил, оттого я его еще больше любила, дурного не замечала. Дворовые дети замешкались раскланяться — прикажи, маменька, выпороть; камердинер молоко чересчур горячее подал — посади на ночь в хлев.

А на мне хозяйство, надо следить, чтоб не лодырничали, не воровали. Наняла гувернеров да воспитателей, чтоб учили Васечку. Сама целыми днями ношусь как угорелая. Вечером приеду, доложат про успехи, сижу, дура, радуюсь. А Вася учителей застращал: будете говорить, что ленюсь, — и вас на ночь в хлев. Так ни черта и не делал.

Когда подрос, к Кареву потянулся, гусару пустоцветному. Я подумала, возраст такой, мужское общество потребовалось, а мужчины другого рядом нет. Муж умер, папенька мой тоже преставился.

А Карев влиял на него дурно. Сначала научил ворон стрелять, потом — девок портить и выпивать с утра до ночи. Это в шестнадцать-то лет! Мне начал дерзить, с кулаками как-то полез. Опомнилась я, да поздно, не совладать с ним. Слава Богу, пришел ему срок в полк отправляться. Поначалу обрадовалась, батюшка покойный всегда говорил: «Армия кого хошь человеком сделает, под общий знаменатель подровняет». Но если стержня в человеке нет, никакая армия его не изменит. Те же бабы, попойки, да еще карты добавились.