Старовский раскоп

— А? Что? — встрепенулась, возвращаясь в реальность.

— Мам! А тетя Лена мне вчера сказала, что бывают Птицы, которые как мы! Что они когда хотят — птицы, а когда хотят — человеки. А Птицей быть лучше, чем Пантерой?

— Не человеки, а люди, — машинально поправила. — Не знаю, лучше или хуже, никогда, знаешь, не была птицей…

— Зато они сами летают….

Да, а сами они летали… Все эти птицы, у которых совсем никаких проблем и никаких синдромов.

* * *

Волк успокоился. На второй или третий день. И волк, и тот, другой волк, который за стенкой — оба успокоились. Или просто у того волка, нового, силы тоже закончились. Второго волк иногда слышал — тот поскуливал и подвывал, иногда бился в дверь, но все реже. Зато и не давила больше луна. Она съежилась до тонкого огрызка и отъехала к краю неба. В камеру теперь попадали только далекие паутинки ее лучей. И, иногда — снежные ошметки.

Через сколько-то времени, когда другой совсем затих, пришли люди. Много.

Волк спал зыбким болезненным сном, когда ввалились в камеру. Топали, пнули волка под ребра, волк зарычал — но тщетно. Ему разок еще задвинули в зубы и схватили за шкирку. Волк вырывался, но слабо. Он все равно знал, что вырываться бессмысленно. После того, как иссякла надежда на сородича, волк окончательно погрузился в апатию.

Навесили цепь. Тяжелая и холодная, она тут же потянула к полу и, поскуливая, волк повалился на бок. Тогда без лишних церемоний его подхватили, нацепили намордник и потащили вон из камеры. Через длинный коридор, через большой темный зал, в котором шуршали неопределенные тени, через еще один коридор, холодный, а потом вывалили в мороз и свежесть зимы. Волк слабо дернулся, но его удержали. Оттащили подальше и швырнули в сугроб. Как тряпку.

Падал снег, волк лежал, не в силах даже перевернуться на брюхо, жадно вдыхал вольный воздух — пахло лесом и хвоей, диким зверем и, пусто, человеком. Вдыхал, захлебываясь, а полуденное солнце слепило отвыкшие от яркого света глаза, ветер трепал линялую шерсть.

Впрочем, недолго.

Волка снова грубо пнули, подхватили… И опять камера. Уже другая, меньше прежней. Пахло здесь мышами и пылью. И еще снова другим волком. Кинули на пол, опять как тряпку, только что не потоптались по волку, а карабин цепи защелкнули на кольце в стене. И ушли. Волк с трудом, тяжко вздыхая и поскуливая, шатко утвердился на лапах и огляделся. Была решетка. А через решетку, из другой крошечной камеры, на волка тоскливо глядел знакомый, почти родной — серый из клана волков.

Андрей

Андрей метался по квартире, как тигр по клетке.

То совался на кухню, там принимался шарить в холодильнике, хотя голода не испытывал. А хотел… Да, пожалуй, выпить. И еще чего-то хотел, только не получалось сообразить…

Тогда шел в комнату-хранилище, там брался протирать пыль в шкафах и разбирать безделушки. Постоянно натыкался на янтарного бычка, который так приглянулся Алинке. Бычок смотрел укоризненно, косил на Андрея глазком-бусиной печально, будто хозяин в чем-то виноват. Тогда Андрей торопливо запихивал бычка подальше, решал, что потом отдаст Алине… Ну его! А ей понравился. Обязательно отдаст… А при следующем лихорадочном осмотре коллекции снова попадался под руку и снова косил обвиняющее и грустно. Прятал бычка. Вытаскивал боевые амулеты, перебирал…

Снова уходил на кухню. Снова шарил в холодильнике или принимался мыть посуду, скрести раковину, ногтем соскребать наледь с оконного стекла. За окном сначала был полдень, и солнце то продиралось сквозь ощипанные перья метели, а то пряталось, и тогда метель совсем сходила с ума, швыряя в окна полные пригоршни всякого дрянья. Потом растекся вечер, проглотил и переварил метель, и, когда зажглись уже желтые фонари, сделалось тихо-тихо, так, словно бы обессиленный город наконец забылся нездоровым, обморочным сном… Снег теперь толсто, густо накрыл собой автомобили, крыши домов, навесился колпаками на фонари, собачью будку во дворе превратил в сугроб… Деревья заляпал белой гуашью, дороги замел, звуки объел, оставив вместо них смутные шорохи и таинственные скрипы.

Скрипы Андрею надоедали, он тогда хватал книжонки бывшего координатора и читал, читал…

Андрей ждал. А что ему еще оставалось делать? Координатор Олег велел ждать и ни в коем случае не "устраивать самодеятельность". Сказал, что как минимум до завтра Алине ничего не угрожает. Хоррррошее утешеньице!

Алинка… девчонка-Пантера, темноглазая и темноволосая, и немножко смешная, когда как ребенок восторженно разглядывала коллекцию… словно бы ей весь мир на блюдечке поднесли…

Чет подери! Разрешение на нее выдали, как на скотину бессловесную! А потом еще Координатор "рекомендует" не волноваться и не дергаться, потому что он, конечно, все проверит, но "оснований выдвигать в адрес клана Пантер такие обвинения сейчас нет". А когда — есть? Когда ее прирежут? Ууууу!

Нет, Андрей не дергался, дергаться он будет завтра, когда сообразит, как именно следует дергаться…

Башка под конец сделалась кубическая, на плечах держалась едва-едва, грозила опрокинуть и придавить тупой тяжелой болью.