Старшая подруга

Назавтра она забрала Женьку из роддома и привезла домой. Коллега из садика одолжила ей денег, и она накупила всякой всячины: продуктов, шампунь, гель для душа, даже стеклоочиститель.

Очутившись в квартире, Елена поставила чайник, уложила Женьку отдыхать, а сама принялась готовить обед. Купленные для ребенка вещи она тщательно запрятала на самую дальнюю полку шкафа. Накормив Женьку, Елена загнала ее в душ, собственноручно промыла и расчесала ее золотые локоны, свалявшиеся после родов в колтуны. Женька молчала, стиснув зубы – расчесывание причиняло ей боль. Она почти ничего не съела, клюнула, как птичка. Послушно села рядом с Еленой смотреть телевизор. Однако та видела, что Женька глядит мимо экрана. Вообще она была сама не своя. Елену периодически накрывала жалость, но она отгоняла ее от себя.

Так прошел вечер. Ночью впервые за много дней Елена спала, не просыпаясь от тревожных мыслей. Утром у нее не болела голова, не шумело в ушах, как всегда в последнее время. Она с удовлетворением оглядела себя в зеркале: лицо свежее, отдохнувшее, любо-дорого посмотреть. Женька тоже встала и двигалась по квартире, как сомнамбула.

– Сегодня попытаюсь поговорить с заведующей садиком, чтобы через пару недель взяла тебя обратно, – пообещала ей Елена.

Женька помотала головой:

– Не надо. Я не хочу в детский сад. Там ребятишки, мне тяжело будет. Лучше в больнице место санитарки поищу. Больниц-то в городе много.

– Как знаешь, – согласилась Елена и ушла на работу.

Вечером Женьки в квартире не оказалось. Елена позвонила в соседскую дверь. На звонок никто не ответил. Елена забеспокоилась. Она вышла во двор, долго ходила между детских площадок и лавочек, но Женьку не обнаружила. Время мобильных телефонов еще не настало, обнаружить пропавшего человека было невозможно. Елена психовала все больше. Воображение рисовало ей всякие страшные картины. Она опасалась, что Женька вышла на улицу, ей стало плохо, разошелся шов и ее увезли на «Скорой». Елена обзвонила ближайшие больницы, но пациентки с фамилией Золотова там не оказалось. Наконец она предприняла последнюю отчаянную попытку: поймала такси и поехала на кладбище.

Смеркалось. Елена, ежась от вечерней прохладцы, с опаской шла по кладбищенской аллейке. Вокруг не было ни души. Она еще издали заметила темный силуэт, склонившийся над Кешиной могилой, и вздохнула с облегчением.

Женька стояла за оградой, около свежего памятника, на котором Кеша был изображен в медицинской форме со стетоскопом в руке. Она не заметила подошедшую Елену и продолжала вполголоса разговаривать с могилой.

– Зачем ты ушел? Зачем оставил меня одну? Видишь, как все вышло? Наша девочка теперь сиротка. Я даже имя ей не дала. Я хотела назвать ее Машенькой, в честь моей мамы. Но… не назвала. Теперь ее назовут по-своему. А я… я хочу к тебе. К тебе, любимый мой. К тебе…

Елена содрогнулась и тронула Женьку за плечо. Та медленно обернулась. В глазах ее промелькнул недобрый огонек. Впервые она смотрела на Елену без теплоты и доверия.

– Ну ты чего? – как можно ласковей проговорила Елена. – Я с ног сбилась тебя разыскивать. Разве можно так?

– А зачем разыскивать? – тихим и страстным шепотом произнесла Женька. – Я здесь хочу жить. Понимаешь, здесь, рядом с ним.

– Ты с ума сошла! – Елена почувствовала, как по спине ползет холодок. – Кеши давно нет. Пора смириться и жить дальше. Ты молодая, красивая, у тебя все впереди.

– Ошибаешься. Все позади. Никогда больше я не буду счастлива. Никогда.

Елена, ничего больше не говоря, обняла ее и повлекла за собой. Женька вяло сопротивлялась, но все-таки Елене удалось увести ее с кладбища, посадить в такси и доставить домой. Она собственноручно вымыла подругу под душем и уложила в постель.

Утром Елена с тяжелым сердцем ушла на работу. Она боялась, что Женька тронулась умом и что-нибудь сделает над собой. Тряслась она весь рабочий день, но, когда вернулась в квартиру, оказалось, что Женька дома. Стоит на кухне у плиты и жарит картошку. Елена вздохнула с облегчением.

С этого дня их жизнь постепенно стала входить в привычную колею. Женька больше на кладбище одна не убегала, лицо ее утратило пугающую бледность, щеки слегка округлились. Она по-прежнему жила у Елены, готовила и убиралась. Только щебетать перестала, сделалась молчаливой и немногословной. Иногда Елена натыкалась на ее взгляд, тот самый, которым она смотрела на нее в страшный вечер у Кешиной могилы. Однако Елена не могла допустить мысли о том, что Женька затаила на нее злобу. Она списывала ее взгляд на общее нервное состояние, вполне объяснимое после отказа от ребенка и тяжелых родов.