– Вот вы спокойно относитесь к этому, а я не могу! – сказала она. – Когда нашалят девочки, или напроказят, или ошибутся в чём-то, я все эти дела разбираю спокойно, уверяю вас. Но когда взрослый человек, мать ребёнка, который учится у меня, отказывается прийти на моё приглашение, я этого не понимаю! Ну ещё если бы ей было некогда, но ведь она же нигде не работает…
– Друг мой, – остановила её Марья Васильевна, – люди есть на свете всякие. И родители есть всякие. Иногда неизвестно, кто больше нуждается в наставлении: ребёнок или его мать. Ну, представьте, что вы врач, а она – больной…
– Больной! – Елена Петровна негодующе пожала плечами.
– Да, да, больной, – продолжала Марья Васильевна. – Ну не туберкулёзом, скажем, и не ангиной или ещё там чем, а болен этот человек зазнайством, или некультурностью своей, или, может быть, ленью… Вот и надо попробовать как-нибудь полечить этого больного.
Елена Петровна улыбнулась и снова села:
– Так, значит, надо мне самой к ней идти?
– Да, дружок, надо сходить. – Марья Васильевна подняла на неё глаза и согрела взглядом. – Обязательно надо сходить.
Елена Петровна снова вскочила.
– Вот это-то мне и обидно! – почти закричала она. – Ведь у меня уроки, у меня класс на попечении, и у меня ученические тетрадки, у меня подготовка к завтрашним урокам… У меня каждая свободная минута на счету, а я должна идти к ней, терять несколько часов! Почему это так?
– Это не всегда будет так, дружок, – тихо возразила Марья Васильевна. – Эта порода людей, которая не считается с другими, которая не умеет ценить чужой труд, – эта порода выведется, уйдёт. Ну, а пока… Сходите, непременно сходите. Посмотрите, что и как там у них дома. Тогда вам и с девочкой ладить будет гораздо легче…
Елена Петровна поглядела ей прямо в глаза:
– Марья Васильевна, скажите: как это вы умеете быть всегда сдержанной, всегда спокойной? Почему вы никогда не раздражаетесь, никогда ни на кого не кричите? Откройте мне этот секрет!
Марья Васильевна усмехнулась:
– Да что вы, дружок мой, помилуйте! Если учительница на кого-то кричит, это уже не учительница. А я ведь работаю почти тридцать лет.
– Но какой же силой вы так держитесь?
– Стараюсь, дружок. Силой воли. А ведь по существу-то и я не ангел. Да не только не ангел, а самый обыкновенный человек, с нервами, со слабостями, – засмеялась она. – Такая же, как все. Да ещё, может, и похуже многих.
Елена Петровна протестующе покачала головой:
– Вы лучше многих, Марья Васильевна! – и вздохнула. – Если бы и мне так научиться!
– Всё придёт в своё время, – успокоила её Марья Васильевна. – Вы ещё молоды.
Тамара делала уроки. Задачка всё не выходила и не выходила.
«Вот прошлый раз я решала на почтовой бумаге – у меня и вышло, – подумала Тамара. И она пошла к маме попросить у неё почтовой бумаги. – Может, и теперь выйдет!»
У мамы сидела её приятельница Лидия Константиновна – жена технолога Петушкова. Она часто приходила к Антонине Андроновне – то показать вышивку, то поболтать о заводских делах, о которых рассказывал ей муж, да посудачить о толстой директорше Екатерине Егоровне, которая совсем и на директоршу-то не похожа: и одеться не умеет, и знакомства не выбирает, вечно с простыми работницами дружбу водит…
Обе женщины сидели сегодня призадумавшись. Лицо Лидии Константиновны, белое, пухлое, всё в ямочках, обычно улыбающееся, нынче глядело изумлённо и растерянно. Чуть приоткрыв по-детски маленький рот, она сочувственно слушала Антонину Андроновну.
– Так я ничего и не могу понять, – говорила Антонина Андроновна, проводя по глазам скомканным платком. – Уж, кажется, всё сделала, всё! Отдельную квартиру достала? Достала. Пошла куда следует, и не раз ходила, и не два. И вот – квартира. Можно бы за это хоть спасибо сказать, а?.. Тебе что надо? – обратилась она к Тамаре.
– Мне листочек почтовой бумаги.
– Возьми в ящике.
– Неужели и спасибо не сказал? – потрясенно спросила Лидия Константиновна.
– Что вы! – Антонина Андроновна махнула рукой. – Даже обиделся, что я у начальства пороги обивала. А не обивала бы – и кабинета у него не было бы, и ванны не было бы. Ну, да что ему! Ведь он у нас такой отсталый. Он и без ванны будет жить. И вот ещё: зачем, дескать, я одеваюсь да завиваюсь. Ну и ты одевайся. Что же я, не даю? А у него одно: сестре помочь надо – у неё семья большая, да брату – он учится… А почему это, спросить? Мы вот устроились и живём. Ну и вы устраивайтесь, если голова на плечах есть, я вам не мешаю. А так-то что ж: одному дай, другому дай… И вот ещё: почему я не работаю. Зачем же мне работать, если у нас и так всего хватает? Ну, зачем, а? И вот всё недоволен и всё недоволен… Необязательно, говорит, из-за денег работать. А из-за чего же тогда, спрашивается?
– Не понимаю я Николая Сергеевича! – Лидия Константиновна тяжело вздохнула и покачала головой.
– Вот и я не понимаю! – снова вытерев глаза, сказала Антонина Андроновна. – Уж и понять отчаялась. А вот теперь, видите, собрался… третьего дня говорит… Тамара, ты что стоишь? Иди отсюда сейчас же!