Старшая сестра

– А разве вам всё равно, как учится ваша дочь? – спросила Елена Петровна спокойно, хотя в глазах уже горели огоньки. – Поймите меня, прошу вас! Я не жаловаться пришла, а просто посоветоваться… Помогите мне!

Антонина Андроновна пожала плечами:

– Ну уж, голубушка…

– Меня зовут Елена Петровна.

– Очень хорошо, что вас зовут Елена Петровна. Но уж я вам скажу откровенно, Елена Петровна. Вот, скажем, для примера, моя портниха шьёт мне платье – и помощи никакой не просит. Вот, скажем, приходит монтёр чинить электричество – и тоже помощи не просит. Да и чудно было бы, если бы они помощи просили, ведь они же за свою работу деньги получаю!. А почему же вам надо помогать? Ведь вам тоже деньги платят за то, что вы наших детей учите! Моё дело – кормить ребёнка, одевать. А уж учить – это дело ваше. А если моя дочь плохо учится, значит, вы, голубушка… уж вы меня извините… значит, вы учительница так себе… Неважная вы учительница.

Елена Петровна вскочила.

– Ваша тупость меня потрясает! – сказала она дрожащим от гнева голосом. – Может быть, я неважная учительница, но вы очень плохая мать!

Она с пылающим лицом быстрыми шагами вышла из комнаты. Хлопнула входная дверь.

Антонина Андроновна слегка покраснела, глаза её сверкнули.

– Ещё чище! Здравствуйте! Теперь уж и мать плохая! Не видали вы плохих-то матерей. Вон по двору детишки бегают: у другого и под носом не промыто, и пуговицы все оборванные… А у моей всё начищено да наглажено. Ишь ты! Это я-то плохая мать!

Но вдруг, сообразив, что её никто не слушает, Антонина Андроновна встала и пошла в столовую обедать.

– Ещё забота мне – за уроками смотреть! – ворчала она, усаживаясь за стол. – «Плохо учится»! Да как учится – так и выучится. Что ей – министром, что ли, быть? Я вот нигде не училась, а на-ка тебе: и квартирка отдельная, и ванна, и живу – другие пусть позавидуют, а то… Ишь ты!

Тамара спокойно ела суп, сделав вид, что не слышит воркотни матери.

«Так и есть, нажаловалась, – подумала она, склоняясь ниже над тарелкой. – Сейчас начнётся проборка…»

Но, прислушавшись к словам матери, Тамара подняла голову – оказывается, ругают не её, а учительницу.

– Она у нас самая задавака, – сказала Тамара.

– А ты хорошая? – вдруг обрушилась на неё мать. – Вон как, учительница жаловаться на тебя приходит! Ишь ты, как красиво! Мало мне забот, так ещё за тебя задачки решать надо!

Тамара поспешно принялась за второе. Скорее доесть да вон отсюда, подальше от гнева матери. А то ещё и стукнет, если очень разойдётся!

Кое-как пообедав, Тамара встала из-за стола.

– Мамочка, я сейчас прямо за уроки сяду! – сказала она. – Я прямо сейчас же, вот увидишь.

Но мать уже вся погасла. Она думала свою думу. Досадливо поморщившись, она слабо махнула рукой, сверкнув перстнем:

– Ах, ну иди, иди ты, пожалуйста!..

И полезла в карман за своим скомканным, ещё не высохшим платком.

А Елена Петровна, злясь на себя и стыдясь до отчаяния, шла по улице и плакала. Всё не так сделала, всё не так, всё не так! Опять вспылила, не сдержалась – никакой силы воли у неё нет. Надо сохранять спокойствие. Но вспомнила Антонину Андроновну – и снова то же яростное возмущение заставило её вскипеть.

«Ещё раз встретиться с этой глупой гусыней… да ни за что! Разве доходят до неё человеческие слова, разве могут дойти? Так для чего же мне портить себе нервы? Разве они не нужны мне для более настоящего дела, чем учить ослиц понимать человеческие слова!»

Елена Петровна, подходя к дому, замедлила шаг: пусть обдует ветерком. Не хочется приходить домой с заплаканными глазами.

НЕ ХУЖЕ, ЧЕМ У ЛЮДЕЙ

Зина и ребятишки очень любили стоять около витрин игрушечных магазинов в эти предпраздничные дни. Каждый день, ранними сумерками, Зина выходила погулять с Антоном и Изюмкой. Открывая калитку, она спрашивала:

– Куда пойдём? На сквер?

Но и Антон и Изюмка отвечали в один голос:

– На большую улицу, ёлку смотреть!

И они все трое, держась за руки, отправлялись на большую улицу, полную прохожих, огней и широких магазинных витрин. Их влекла к себе всегда одна и та же обрамлённая огнями витрина. Достигнув её, они останавливались и с увлечением разглядывали волшебное царство, сверкающее за толстыми зеркальными стёклами.