Старшая сестра его величества. Власть

— Да-да, — пробормотала я, усилием воли обрывая нить размышлений. Не время сейчас думать о Великой Матери и той миссии, которую она возложила на меня. Пока мне надо было решить текущие проблемы. А о том, чтобы стать королевой страны, в которой женщин будут почитать как Богинь, я подумаю позже. Главное, я поняла, в этой абсурдной идее, есть что-то стоящее. То, что можно облечь в реально работающие законы, чтобы ни одна женщина больше не страдала, подвергаясь насилию со стороны мужа. Как я. Пока же «патент на защиту» можно было получить только в семье отца. И если ты одна, то шанса постоять за себя внутри своей семьи у тебя практически нет. Физически мужчины сильнее женщин. А против лома, как известно, нет приема...

— Мам, — окликнул меня Лушка, — все хорошо?

— Д-да, — ответила я, медленно выныривая из омута моих размышлений, и с удивлением заметила, что стою перед большим столом, а Жерен придерживает стул, приглашая меня сесть. И судя по недоуменным взглядам мужчин, пришли мы сюда уже давно. — Простите, я задумалась, — повинилась я и села на свое место во главе стола.

Лушка тут же плюхнулся справа, вызвав неодобрительный взгляд Рода Форта, степенно и с достоинством опустившего свой зад на стул слева. Жерен сел с той же стороны, но чуть дальше, визуально отделяя себя от нас. Мне это совсем не понравилось. Но сначала надо отправить моего сына к детям. Он еще слишком мал, чтобы принимать участие во всех этих делах.

— Лушка, сынок, прости, но тебе придется уйти. Я не хочу, чтобы ты ввязывался во все это.

— Но мама! — обиженно воскликнул он, — я уже не маленький!

— Ваша светлость, — поддержал его Род Форт, — господни Лукий должен остаться. Он уже достаточно взрослый, чтобы начинать вникать в дела своего рода.

— Нет! — отрезала я. — Эти знания, во-первых, слишком опасны, а во-вторых, слишком жестоки для его возраста. Я не хочу травмировать ребенка.

Лушка повесил нос и, шмыгнув носом, начал медленно сползать со стула, всем своим видом показывая, как ему не хочется уходить, и как он страдает по этому поводу. Жерен молчал. Я чувствовала, он со мной согласен. Незачем ребенку лезть в ту грязь, в которую мы все окунулись по самые уши. Детство должно быть радостным и беззаботным.

Но Роду Форту мои доводы не показались сколько-нибудь серьезными.

— Вы не правы, ваша светлость, — возразил он вежливо. — Опасность, о которой вы говорите, грозит господину Лукию только в силу его происхождения. Он так же, как и вы, всю свою жизнь находится под угрозой разоблачения. Мальчик привык к постоянному чувству страха и отлично с ним справляется. Новые знания ничего не изменят. Ко всему прочему, — голос Рода Форта зазвучал настойчиво, — если вы хотите вырастить из сына хорошего правителя, он уже сейчас должен начинать вникать в дела государства. Если бы он рос при своем отце, то с десяти лет посещал бы заседания Совета, слушал и учился понимать и решать реальные проблемы. Вы же сами прекрасно знаете об этом. Вы были даже младше господина Лукия, когда впервые пришли на Совет со своим отцом.

Он был прав. Отец начал таскать меня с собой как раз примерно в этом возрасте, но...

— Да, но, — возразила я, — но это были мирные обсуждения о планах на урожай и составление бюджета. При мне никогда не решали вопросы, касающиеся чего-то более серьезного.

— Разве? — вскинул брови Род Фрт, — а мне помнится, юная принцесса присутствовала на той самой встрече с Абрегоринской делегацией, когда было принято решение об аресте и выдаче императору прежнего ночного короля, ухитрившегося украсть из сокровищницы императора камею со снежной розой, которая являлась фамильной драгоценностью императорской семьи. Я сам зачитывал депешу и отлично помню, что там подробно рассказывалось о пытках, которые должен будет подвергнуться вор, чтобы искупить свою вину перед императорским родом.

Он говорил, а я с ужасом понимала, что он прав. Все это было. Отец тогда впервые взял меня на дипломатическую встречу, и я все прекрасно помню. Я сидела рядом с ним и внимательно слушала, как пойманному вору раздробят все кости, а потом живьем сдерут кожу. По обычаям Абрегорианской империи боль человека, нанесшего оскорбление императорской семье, должна быть точно такой же, как это самое нанесенное оскорбление. И тогда меня нисколько не смутило, что речь шла о живом человеке. Таком же, как я...

Тогда меня интересовало другое. Я спрашивала у отца, а как император измеряют нанесенное ему оскорбление и боль, которую испытывает человек, которого наказывают? Как они определят, что именно эти пытки искупят вину вора перед императорским родом. Я не могла сейчас вспомнить, что ответил мне отец. Потому что до меня вдруг дошло... Тот ночной король, которого Грилория выдала Абрегорианскому императору, был никто иной, как отец Гирема!

Мне стало плохо. Голова закружилась, кровь отлила от лица, подступила тошнота.