Старшая сестра, Младшая сестра, Красная сестра. Три женщины в сердце Китая ХХ века

По ее собственному признанию, Иоланда в те годы была тщеславной и хвастливой. Она вела себя недостойно и давала обильную пищу для сплетен в кругу пекинской элиты. Израэль Эпштейн, биограф Цинлин, в своей книге писал об Иоланде пренебрежительно, называя их с сестрой «прилипалами». Какая-то женщина в Пекине не постеснялась высказать свое мнение самой мадам Сунь. Цинлин вспоминала: «[Эта женщина] отругала меня за то, что не учу [Иоланду] манерам, и я действительно ничего не могу поделать с заносчивостью И.» Порицание со стороны окружающих лишь побуждало Иоланду бунтовать еще сильнее и становиться еще высокомернее. Дошло до того, что однажды рассерженная Цинлин велела ей «больше не возвращаться». Но Иоланда всегда возвращалась в объятия своей мамы-тайтай.

Еще до восемнадцати лет Иоланда начала встречаться с молодым человеком. Цинлин напоминала ей об осторожности, но, когда Иоланда отказалась следовать ее советам, Цинлин махнула рукой. Эти отношения стали поводом для многочисленных слухов с преувеличенно сальными подробностями, которые распускали недоброжелатели Иоланды. Цинлин переживала за приемную дочь и считала своим долгом прояснить ситуацию в кругу друзей. Своей подруге Цинлин писала: «Я люблю Иоланду. И знаю, что она ни в чем не виновата, несмотря на все ее недостатки»[622].

После смерти Мао Цзэдуна китайцы начали активно избавляться от навязанных им оков пуританства. Иоланда неудержимо радовалась жизни. Возможно, она стала одной из первых представительниц китайской золотой молодежи. Иоланда развлекалась день и ночь, иностранцы приглашали ее в шикарные рестораны и клубы, которые изменили унылый облик столицы. Фокс Баттерфилд, корреспондент «Нью-Йорк таймс» в Пекине, видел Иоланду в 1980 году в отеле «Пекин»: «Она была в короткой, облегающей бедра шерстяной юбке, высоких сапогах из коричневой кожи и ярко-оранжевой блузке. Иоланда была… тоненькой и очень высокой для китаянки – около пяти футов восьми дюймов[623]. Ее глаза и губы были ярко накрашены; не миловидная, а надменная, эффектная и сексуальная, она походила на кинозвезду с Тайваня или из Гонконга».

В тот год на церемонии вручения китайского аналога «Оскара» «Иоланда была в красной шелковой блузке и длинной расшитой юбке из красной набивной ткани – ослепительная вспышка цвета и стиля среди мешковатой синевы. Вдобавок она курила сигарету, на что отваживались прилюдно лишь немногие молодые китаянки. Когда на нее обратила внимание канадская съемочная группа, она вытащила из сумочки пудреницу и проверила, не блестит ли у нее нос. В сумочке я заметил пачку “Мальборо”: в обычных китайских магазинах иностранные сигареты не продавались»[624].

Цинлин относилась к эпатажному поведению Иоланды снисходительно. И не осуждала Иоланду за то, что она, «ослепленная… рассказами о том, как роскошна жизнь в США», подражает западному стилю жизни. Они с Иоландой даже дразнили друг друга словом «любовь», которое в те годы было под запретом. Увидев однажды, как Цинлин рассматривает фотографию молодого Сунь Ятсена, Иоланда воскликнула: «Ух ты! Господин Сунь был такой симпатичный. Если бы я жила тогда, я бы тоже за ним увивалась». Цинлин, вспыхнув от гордости, ответила: «Ты опоздала, он достался мне! Этот мужчина мой. И теперь тебе его не видать»[625]. Иоланда заметила: когда Цинлин говорила о Сунь Ятсене, она вела себя как юная влюбленная девушка. Возможно, после того как рана от потери собственного ребенка затянулась и Цинлин стала приемной «матерью», она вновь ощутила любовь к умершему мужу.

У Иоланды было много поклонников, и Цинлин тревожилась за нее как за родную дочь. Молодая женщина словно выставляла напоказ свою сексуальность: ее свитера всегда были обтягивающими и слишком явно демонстрировали ее пышную грудь. Цинлин вздыхала: «Надеюсь, скоро кто-нибудь достойный возьмет на себя это бремя – и мне не придется больше опекать ее, как наседке! От постоянных телефонных звонков у меня голова раскалывается. Наверное, это из-за нее [Иоланды] я так часто покрываюсь сыпью»[626].

В 1980 году Иоланда вышла замуж. Ее избранником стал франтоватый актер на четырнадцать лет старше нее. Цинлин совсем не так представляла себе мужа Иоланды и не одобрила этот брак, однако ни слова не сказала против. Накануне свадьбы Цинлин попросила Иоланду: «Только одного не следует терпеть ни секунды: если он тебя ударит, даже если просто даст пощечину, разводись с ним немедленно и возвращайся домой». Чтобы отметить свадьбу, Цинлин устроила чаепитие, на которое разослала красные приглашения с золотыми иероглифами. Иоланда в белом ципао и фате выглядела ослепительно. Сердце Цинлин переполняли противоречивые чувства, внезапно она покинула комнату. Иоланда поспешила за ней, Цинлин обернулась и сжала руку новобрачной. Из глаз мамы-тайтай текли слезы.