Старше (ЛП)

— Уит называет тебя «Королевой запеканок», — сказал он, подходя ко мне.

Его тон был легким, и я была благодарна ему за это.

После нескольких напряженных встреч в начале месяца неловкость начала спадать, и казалось, что массажа плеча никогда и не было.

Стерто. Забыто.

Это было к лучшему.

Уитни сидела на веранде с бокалом вина и болтала с Тарой, потому что я вызвалась приготовить ужин. Это стало нашей рутиной. Я готовила ужин и брала на себя столько обязанностей по дому, сколько могла, а Уитни дарила мне свой дом и свое сердце.

Мне предстояло многое наверстать, если я хотела сравнять счет.

Взглянув на Рида, я быстро отвела глаза, заставляя себя не смотреть слишком долго. Слишком пристальные взгляды всегда приводили к напряженному зрительному контакту и медленному нарастанию предвкушения, которое было способно поглотить меня одним жадным глотком.

— Спасибо. Ты же знаешь, я люблю это.

— Странно, что ты еще ни разу не приготовила вареники.

Мои пальцы сжались вокруг деревянной ложки, а сердце забилось быстрее. Я притворилась бесстрастной.

— Ты помнишь это?

— Конечно. Твоя бабушка готовила их каждый сочельник.

Мои округлившиеся глаза метнулись к нему, и я чуть не выронила ложку.

Он помнил весь мой неловкий, бессвязный рассказ в набитом людьми супермаркете в тот холодный праздничный вечер, и осознание этого сделало что-то опасное с моим сердцем.

Проглотив комок в горле, я выдавила из себя странно прозвучавший смешок.

— Хорошая память.

Рид улыбнулся, запрыгивая на столешницу рядом со мной. На нем была футболка какой-то группы, такого же цвета, как и его темные волосы, которые отросли и почти касались воротника. Спереди был нарисован логотип, и я ухватилась за возможность сменить тему.

— Что это за группа? — Я кивнула на его грудь.

Он посмотрел вниз на логотип.

— «Screaming Trees».

— Я их не знаю.

— Они немного тяжелее, чем «Gin Blossoms», но тебе могут понравиться.

— В последнее время я подсела на «Toad the Wet Sprocket», — призналась я, посыпая мясное ассорти приправой для тако. — «All I Want» — моя любимая песня.

— У тебя много любимых песен. — Он улыбнулся, в его глазах снова мелькнуло чувство, из-за которого я отказывалась страдать.

В одной из их песен говорилось о том, что даже воздух знает, что нам не суждено быть вместе.

Я отказывалась мучиться и из-за этого.

— В последнее время ты какая-то тихая, — продолжал Рид, болтая ногами. Каблуки его ботинок при каждом движении ударялись о нижний шкаф. Тук, тук, тук. — Ты в порядке?

Я взглянула на него.

И совершила грубую ошибку, задержав глаза слишком долго.

То мелькнувшее чувство все еще было там, в его взгляде, прожигающем меня насквозь. Между нами возникло напряжение, которому некуда было деться. Я не была уверена, что он тоже это чувствует, но полагала, что это не имеет значения.

— Конечно, — тихо сказала я. — Просто я была занята в школе и…

Тук, тук, тук.

Я не знала, было ли это мое колотящееся сердце или стук его ботинок о шкафчик.

— И что? — осведомился он.

Тук, тук, тук.

От стука мой мозг превратился в кашу, и я позволила своему сердцу истечь кровью. К черту.

— И… это тяжело. Быть здесь. Полагаться во всем на чужую семью, потому что моей я не нужна. С этим тяжело смириться, — призналась я. — Жить действительно тяжело, Рид. Учиться в школе тяжело. Пытаться завести друзей — тяжело. Проживать каждый день со всеми этими шрамами и синяками чертовски тяжело. Через несколько месяцев я окончу школу, и я не представляю, чем заниматься в жизни. Мои оценки снижаются. Мои мечты висят на волоске. Куда я пойду? Как я буду выживать? А ты… — Задыхаясь, я захлопнула рот, прежде чем необратимые слова не хлынули, как вода. — Все просто… тяжело.

Он перестал качать ногами.

Но в ушах все еще стучало, и я поняла, что это все-таки мое сердце.

Я застыла, мгновенно пожалев о своем депрессивном монологе.

— Боже, прости меня. Я не хотела говорить все это. — Я начала яростно мешать говяжий фарш, борясь со слезами.

Рид опустил подбородок на грудь, его челюсть напряглась, а пальцы обхватили край столешницы, и он тяжело вздохнул.

— Расскажи мне о своих мечтах, — мягко сказал он.

Я покачала головой.

— Это не имеет значения.

— Это имеет значение. Похоже, тебе нужно с кем-то поговорить.

Я хотела поговорить с ним, но это была ужасная идея.

Проводить время наедине с Ридом, впуская его на свое кладбище призраков и сломанных костей, вынужденная при этом смотреть ему в глаза, которые будут преследовать меня до скончания веков?

Это больше походило на смертный приговор, как будто я сама окажусь погребенной на этом кладбище, когда все будет сказано и сделано.

Выключив плиту, я поднесла фарш к форме для запекания.

— Я не хочу взваливать на тебя все это. Как я уже говорила, я не твоя ответственность.

— Но это не значит, что мне все равно.

Я замялась, наклонила сотейник, и приготовленный фарш оказался в форме.

— Мы друзья?

— Я не знаю. — Он нахмурился, размышляя над этим термином. — Наверное.

Друзья.

Мне было восемнадцать, а ему почти тридцать пять.