Старший брат царя. Книга 1

Адашев, осадив коня близ колымаги, спешился. Иван, слегка подвинувшись на пуховых подушках, пригласил его в колымагу. Окольничий не осмелился сесть рядом, а примостился в ногах государя, неприметный в своей серой однорядке. Лет ему было под тридцать, спокойная уверенность отражалась на его лице, на вопросы отвечал без торопливости.

— Челобитей богато? — спросил Иван.

— Богато, государь. Приказных подьячих учу по челобитным миром кончать — не ко времени сей день свары заводить. И еще согласия прошу: ответчикам и просителям, кои в войска идут, твоим именем объявлять суд Божий — неправых покарает Господь десницей Своей на поле брани; после дела казанского правого видно будет. Предвижу — убавится челобитных.

Иван усмехнулся:

— Сие мудро! Согласие даю. Однако ж многим не но шерсти будет... Как воеводы? Не грызутся втайне?

— Бог миловал. Все знают свои места по твоей росписи... Из Углича прибежал вестник со словами боярина Морозова: два добрых сруба церковных заготовили из угличской сосны, да полтора десятка башенных срубов дубовых для «Тарасов» подвижных. На баржи грузить начали. Из Рязани уже вышли баржи с хлебом. Из Свияжска протопоп Тимофей грамоту прислал. Отписывает: твое слово, государь, и поучение святейшего митрополита Макария укрепили дух воевод и воинов. Привезенная освященная вода московская исцеляет цингой заболевших. Опять же, отец Тимофей именем Всевышнего принудил всех вместо речной воды пить клюквенные и хвойные отвары на воде из святого источника, сие зело больным помогает, ежели с молитвой...

На каждый вопрос государя готовый ответ: и пушечный наряд, и зелье огненное, и обиход простого воя - портянки или чеботы — обо всем видна забота, радение. Радуется Иван толковому помощнику в делах больших и малых. Радуется и замечает: со слов окольничего все деяния исходят от него, от государя. Ладно ли сие? А Андрей Адашев продолжает:

— ...Муромские и арзамасские воеводы по твоему указу заготовили десять тысяч саженных кольев заостренных и вяжут из них двухсаженные плетни. А еще доплетают пять тысяч корзин ивовых...

— Не давал я такого указа! — высказал сомнение Иван. — Корзины на кой ляд?

— Прощения прошу, государь. Был твой указ на это, — не растерялся окольничий. — В ту пору, государь, ты о прошлом походе на Казань сказывал. Много-де наших полегло под стенами от стрел агарян поганых. Ты тогда добро сказал: ежели близ стен казанских насыпь сделать, землю корзинами таскать, а на насыпи щиты из кольев...

— Было, было такое, про гуляй-город тогда разговор шел, — вспомнил Иван и про себя отметил: «Во память какая!» Вслух спросил: — А кто ивовые прутья да ореховые для туров готовит?

— Свяжские воеводы. У них там ивовые и ореховые заросли на версты.

— Исполать, Алексей сын Федора! Быть тебе головою действ хитростных против твердыни казанской!

— Благодарствую, государь, живота не пожалею! Однако главою все ж князя ставь, а меня его товарищем.

— У князей-воевод свои заботы. А у нас теперь, слава богу, не но знатности во главу ставим...

...Так за делами воинскими и большими государственными время незаметно прошло, прибыли в село Коломенское. Отобедали тут, отдохнули и дальше тронулись. Теперь государь в колымаге своей вел душеспасительную беседу с протопопом Андреем, походным духовником своим.

Ночевать остановились в селе Острове. После ужина Иван ненадолго прошел в пытошную избу, что стояла над Юшункой-рекой. Оттуда вернулся в опочивальню и долго клал земные поклоны перед киотом.

18

Во все стороны от Москвы разбегаются дороги разные, накатанные, утоптанные. Много люда всякого снует но ним и по делу и по безделию. В июне 1552 года самой оживленной была дорога Коломенская. С утра до поздней ночи но ней шли ополченцы пешие, скакали воины конные, тащились телеги, доверху груженные ратным снарядом и харчем для воинов. По обочинам гнали табуны коней, с ревом и блеянием медленно плелись стада коров да овец, чтобы было чем разговеться воинству русскому после Петрова поста, в день святых Петра и Павла.

Лето выдалось сухим и знойным, и все движущееся по дороге поднимало цепкую, полынистую пыль. Особенно густую пыль поднимал отряд Юрши Монастырского, без малого тридцать всадников в два-конь каждый. К тому же поспешают они — задержали их в Разбойном и Стрелецком приказах. Сперва ехали по четыре коня в ряд. Впереди десяток Юрши, все в красных терликах с нагрудниками, на которых вышит знак царской охраны — невиданный зверь единорог. За ними полтора десятка стрельцов тоже в красных терликах, только у этих нагрудники с орлом. Одеждой отличались два конника: гонец скопинский — в сером кафтане, насквозь пропыленном, да боярич Афанасий, этот в легком полукафтане темно-зеленого сукна и в коричневом полотняном налатнике. А лошади все одной масти — мышиной, потому что пропотели и запылились. Оружие также одинаковое: сабля да саадак — чехол для лука и колчан со стрелами. Да у половины стрельцов к седлам запасных лошадей приторочены короткие пищали.